Женщина на заданную тему

Но, знаешь, сейчас я понимаю, это было самое лучшее время: дети маленькие, мы еще не старые. И дом был – дом, и обед – обед. Я и сейчас меньше десяти котлет не могу приготовить, как-то странно мне. А помнишь, я тарелки купила, с сиренью? Дефицит, ничего не достанешь, и вдруг – целый сервиз. Я его перед отъездом подарила соседям, хороший сервиз, почти ничего и не разбилось.

Ой, смотри, еще что-то несет, такое красивое и с огнями. Мороженое?

Да, очень вкусное.

А помнишь, как открылся Дворец съездов, и там был замечательный буфет? Вот в таких же вазочках продавали взбитые сливки. Я сразу не поняла, думала, что мороженое. Красиво, а есть не могу, приторно очень. И оставлять жалко. И еще были разные фруктовые коктейли в бокалах с трубочками. Ты только не смейся, я тогда эти трубочки потихоньку в сумочку положила, думаю, надо детям показать.

Да, но здесь красивее, конечно. Салфетка, смотри, вся в розочках вырезана. А что если я ее с собой возьму, просто на память?

Да, вот так жизнь пролетела. А ведь и хорошее было. И на море мы с Борей съездили, в военный санаторий. Кажется, столько горя у каждого накопилось, а все помню: и какие цветы цвели, и как море шумело. Мы с ним взяли билеты на пароход – настоящий, огромный пароход, из Ялты в Одессу. Шикарная каюта, все белоснежное, блестит. И тут началась качка. Ха-ха. Представляешь. И главное, я – ничего, а Боря еле живой, зеленый весь. И стыдно ему – ничего раньше не брало, и выпить мог, и танцевать хоть до утра. Так мы больше на пароходе и не плавали.

Что ты говоришь, оставь, пожалуйста… Я понимаю, что здесь не проблема. В Грецию? И на Родос тоже?

Ах, куда таких стариков тащить!

Ну ладно, ладно, поговорим еще.

Да, вернулись мы с моря, а девочка наша замуж собралась. И ведь подумай, я рано вылетела, так она еще раньше, просто совсем ребенок. Все, думаю, конец институту, конец всей ее молодости! Я и упрашивала, и торговалась – отложить, на год, на полгода. Боря первый не выдержал, махнул рукой.

И стали мы готовиться к свадьбе.

А я на свадьбы не ходила с тех пор, как Диночка погибла. Все боялась людям праздник испортить. И вот что интересно, не было у меня слез. И голова вроде ясная. А как вспомню ее, начинаю кашлять, просто до рвоты, ничего с собой поделать не могу. И в больнице лежала, и в санатории. Со временем отпустило немного, а как увижу праздник, молодежь, дыхание перехватывает – и опять.

Но тут уж я себе сказала: «Всё. Хватит горем жить». В загсе, как посмотрела на свою девочку, такую красавицу, да с фатой, да в длинном платье, – и полились у меня слезы. Словно камень в душе растаял.

Главное, расстраивалась я совсем зря. Зять у меня очень хороший оказался. Порядочный человек, отец внимательный, труженик… И еще красивый. Я вот иногда смотрю в компании – он самый интересный.

Ну что зря смеяться, не понимаю.

И начался тут еще один круг моей жизни. Потому что родилась у меня внучка.

Конечно, Сонечкой, иначе и не думал никто.

И хотя детей называли неродными, находились злые языки, но уж внучка точно была моя! Я так и стала жить ее жизнью: вот, думаю, доживу, ходить начнет. Потом про школу стала думать – доживу, куплю портфель.

Нет, зачем про свадьбу. Сначала про университет.

Конечно, уверена. Мама моя учиться не поленилась, а уж что внучка будет студенткой, я никогда не сомневалась.

Да, уехали. Ты лучше меня помнишь.

Я сначала не думала, что это всерьез. Пусть поговорят, поспорят. А так, что им не хватает?

Да, конечно, слышала. И общество «Память», и на улицах разговоры, и в газетах. Но ведь не хотелось верить. А разве мама моя верила? Или Борины родители? Сестра его младшая, Галя, беленькая такая девочка была, только семнадцать лет исполнилось. Когда их на расстрел повели, она полицая попросила: «Отпустите меня, дяденька, я ведь на еврейку не похожа, не заметит никто».

Нет, он ее сам застрелил. Там почти немцев и не было, одни полицаи.

Боря страшно против отъезда возражал, прямо до крика. «Ничего я не забыл в вашем Израиле! Нищим быть на старости лет, на подачках жить. Я всю жизнь людям отдал», – и партбилет свой, с сорок второго года, достает. Он ведь под Сталинградом вступил.

А людям-то давно не до него, партия развалилась, экономика рушилась, старики как раз первыми и обнищали.

А я сразу сказала: «Хоть в Израиль, хоть на Воркуту. Почему бы не поехать?» Диночку, конечно, тяжело было оставлять, но разве могла я променять трех своих девочек на ее могилу.

Ну конечно, трех. Разве мы не говорили? У меня уже и вторая внученька родилась. И что интересно, думала, старая я совсем, нет уже ни сил, ни сердца на новых детей. А эта малипуська недоношенная так за сердце взяла и меня, и Борю. И главное, она точно в Сонечку, бабушку свою, уродилась. Лет с двух петь начала, рисовать. И все что-то мастерит, мастерит ручками, и так у нее ловко получается.

А что ты думаешь, конечно, необыкновенные. Я объективно говорю. Ну посмотри по сторонам – наши девочки самые красивые…

Ну ладно, дальше так дальше.

Мы в феврале приехали, уже после Бориного инфаркта. Он только тогда и согласился.