Женщина – не мужчина

Глядя в окно, где светофор никак не переключался на зеленый, Дейа гадала, о чем ее мать думала в свои последние дни. Но разгадка не находилась – и, наверное, не найдется никогда.

Фарида Лето 1997 года

Адам первым обвинил во всем Фариду.

– Это ты виновата, – заявил он. Прошло семь дней после исчезновения Сары. Вся семья собралась за столом.

Фарида подняла взгляд от тарелки. Она чувствовала, что все взгляды устремлены на нее.

– Что ты такое говоришь?

– Это из-за тебя она сбежала!

Фарида вздернула брови, открыла рот, чтобы возразить, но Адам махнул рукой, не давая ей и слова вымолвить.

– Ты сама до этого довела! – выпалил он. – Я говорил тебе, что не нужна ей общеобразовательная школа, пусть будет на домашнем обучении, – но ты не слушала. И чего ради? Чтобы она выучила английский и помогала тебе ходить по врачам? – Адам фыркнул и покачал головой. – Вот тебе и расплата за твое попустительство. Ты же всегда ей потакала! Всем потакала, кроме меня.

Фарида сама иногда подумывала, что в произошедшем есть ее вина. Но и бровью не повела в ответ на обвинения сына.

– Так вот на что ты обижаешься? Что ты старший сын и мы ждем от тебя больше, чем от остальных? – Она поднялась из-за стола. – Ну так иди, утопи горе в бутылке! У тебя это отлично получается!

Адам сорвался с места и помчался вниз.

Вскоре Фариду принялись обвинять и Омар с Али. Она сказала: «Тьфу на вас!» Ну конечно, это она виновата! Легче всего все свалить на женщину! А она-то хотела как лучше, старалась дать детям как можно больше в этой чужой стране.

Халед бы тоже изводил ее, не уходи все его силы на то, чтобы изводить самого себя. Каждый вечер он прятал свою боль в дыму кальяна, но все равно было ясно, что утрата дочери пробудила в нем новое чувство: раскаяние. Фарида видела это по его глазам. Она знала, о чем он думает: что всю жизнь старался быть сильным, не сломаться, как отец, которого военные лишили родного дома, сохранить семейную честь. И что в итоге? Честь потеряна навсегда.

Зачем же они покинули родину и перебрались в Америку, зная, что рано или поздно здесь может случиться нечто подобное? Нечто подобное. У Фариды пересохло во рту, когда она задала себе этот вопрос. Разве дочь посмела бы ослушаться и опозорить их, расти они ее на родине? Да, там они могли умереть от голода. Там они могли получить пулю в спину на дорожной заставе или угодить под гранату со слезоточивым газом по пути в школу или в мечеть. Но все равно, возможно, стоило остаться в Палестине – и пусть бы солдаты их прикончили. Остаться и сражаться за свою землю, остаться и умереть. Любые страдания лучше, чем эта боль вины и раскаяния.

Ночами Фарида подолгу не могла уснуть. Едва голова касалась подушки, мысли пускались галопом: она думала о прошлом, о детях. О Саре. Неужели она такая плохая мать? Иногда удавалось убедить себя: нет, не плохая. В конце концов, разве она не растила детей так же, как растили ее? Разве не воспитывала в них выдержку и стойкость? Разве не прививала им арабские ценности, не учила ставить на первое место семью? А вовсе не сбегать из дома, прости Господи. Она не в ответе за их слабохарактерность. За эту страну и здешние низкие нравы.

Фарида знала, что нет никакого смысла убиваться из-за того, чего не можешь исправить. Ее мысли обращались к Умм Ахмед, которая превратилась в бледную тень себя прежней, винила себя в смерти Ханны, в том, что не предотвратила несчастье, не спасла дочь. В глубине души Фарида думала, что зря она терзается. Если бы Сара, выйдя замуж, пришла к матери и сказала: «Мама, муж меня бьет, я очень несчастна», разве Фарида посоветовала бы ей уйти от него, потребовать развода? Нет, ни в коем случае. Так о чем переживать Умм Ахмед?

Фарида сознавала: что ни говори, от обычаев не убежишь. Даже если это чревато трагедией. Даже если это чревато смертью. Она, по крайней мере, знает свое место в этой жизни, а не сидит и ноет: «Ах, если бы я все могла изменить…» Чтобы что-то действительно изменить, одной женщины мало. Нужны женщины всего мира. Прежде Фарида не раз находила утешение в подобных мыслях – но в эти ночи они лишь наполняли ее стыдом.

Исра Лето 1997 года

Исра сидела у окна, прижавшись носом к стеклу и чувствуя, что внутри все клокочет. «Все будет хорошо», – говорила она себе. Но хорошо не становилось. В первое время после того, как Сара сбежала, она рыдала так неистово, что казалось, будто слезы бьют из какого-то неиссякаемого родника. А теперь сидела в тяжелом молчании. В ней бурлила ярость. Как Сара могла сбежать? Бросить ее одну? Предать все, что у них было, предать их общую жизнь? Ни разу в жизни Исре не приходило в голову сбежать из отчего дома – даже когда родители надумали отправить ее в Америку. Отвага Сары была ей упреком.