Баба Дора воспитывает Вичку по новому методу: разговаривает как с ровней, подробно объясняя свои действия и поступки. Усадила Вичку напротив, рассказала услышанное от хозяйки. И что Вичку засмеют в садике: нахваталась диалектизмов, через слово: «ровно» «чисто», «гру». И – один к одному – звонила мама: достала Вичке путёвку в детский санаторий. И хватит ныть, спать пора, катер в шесть утра.
Утром дядиНинин муж мелко засеменит, перебирая ногами, таща чемоданы на пристань… Предвкушая встречу с заветной ячейкой в камере хранения…
Напрасно Вичка прыгала вокруг бабы Доры и пыталась объяснить.
Как маленькая Прокопьевна почуяла свой смёртный час. «Ну, ведьма сладкая, допрыгалась: убивать тебя буду».
Только и выставила махонькие ручки навстречу колуну, с которым надвигался осклабившийся Николай. При взмахе остро отточенный, но плохо насаженный топор соскользнул с рассохшегося топорища (не до хозяйства было в последнее время Николаю). Топор совершил в воздухе кульбит – и вонзился остриём в лоб – самому Николаю! Следователь посмеялся: ничего умнее не могла придумать?!
Насколько ночью всё выглядит по-другому, чем днём. Солнечный день кажется гулким и неправдоподобно далёким, нереальным. Дома и сараи отбрасывают огромные чёрные тени, как горы.
Вичка смотрела с мамой по телевизору ужастики. И мама сказала, что, чтоб не испугаться, нужно в самый страшный момент запеть песенку, любую. Ну и вышел конфуз. Вичка дрожащим голосом запела про любимого розового слона.
Тут прямо во весь экран с громким звуком: «В-вух!» – высунулось привидение. От неожиданности из Вички предательски вырвалась горячая струйка и обмочила трусики. А всё потому, что пока верхняя дырочка (рот) была напряжена от пения – нижняя-то оказалась не подготовленной, расслабленной.
Вот и избушка Прокопьевны. Ура, не заперто! Пахучие тесные сени. Войлочная драная дверь, будто об неё точили когти кошки. Скрипучие половицы, рассохшиеся как… Не надо об э
Заполошно стучат ходики. В темноте белеет холодильник. Недавно была гроза. Во время одной особенно сильной молнии холодильник всхлипнул, затрясся и отключился. Прокопьевна трижды поплевала, перекрестила его – холодильник вздрогнул, ожил и зашумел, заработал.
У окна под игрушечным лоскутным одеялом на коечке едва виднеется кучка тряпья.
– Прокопьевна! – робко зовёт Вичка.
Кучка не шевелится. В лунном свете полуоткрыт стеклянный глаз, мёртво торчит костяной носик. Вичка дотрагивается и в ужасе отдёргивает руку. Прижимает стиснутые кулачки ко рту – и отступает, пятится к дверям. Всюду Смерть, и ничего уже не исправить, и никогда не взойдёт солнце. Умрёт Вичка, умрут мама и баба Дора. И только на пустой земле, шевеля сухую траву, будут тоскливо голосить ветра голосом Витаса.
В эту минуту слышится живой тонкий носовой свист.
– Чё, чё ты? – Кучка с голосом Прокопьевны шевелится, кашляет, садится, свесив ножки. – Дрожишь вся, испугалась? Не реви, айда сюда, укутаю… Думала, обманула, померла? Небось, вон она я, никуда не делась. Живая, жива-ая… – и грецкие орешки щёчек мелко трясутся в добродушном смехе.
Женщина нелёгкой судьбы, лёгкого поведения
Странной нынче выдалась встреча Нового Года. Город точно вымер: ни ярких огней, ни бабаханья петард, ни громкой музыки.
Нельзя! Красный Петух рассердится, посчитает шум, блеск и яркость за вызов, за соперничество. Грозно распушит червонное перо, нальются кровью глазки, гребень и борода. Взлетит на крышу, трижды прокукарекает, раскинет огненные крылья. Быть беде, большому пожару в доме, в семье, в судьбе. А напоследок, жареный, ещё и клюнет так, что мало не покажется.
За новогодними столами все сидят смирно, на женщинах матовые платья. Всё блестящее поснимали: чтобы ни намёка на отблеск пламени. Чтобы не приманить, не спровоцировать, не раздразнить драчливого персонажа китайского календаря.
Наоборот, задобрить: между свечами расставлены плошки с крупой, гречкой, горохом, кистями рябины, семечками, накрошенным хлебушком. Поклюй – и улетай с богом, и не посещай нас до 23. 59 следующего 31 декабря. Чтобы нам с тобой весь год не видеться, и чтобы мирно распрощаться ещё на 12 лет по басурманскому календарю.
Под самый Новый Год потеплело. Я пробираюсь по вымершему, затемнённому как при воздушной тревоге городу, к единственному ярко освещённому окошку. Сходство с войной и бомбёжкой добавляет грохот то и дело обламывающихся на крышах снежных козырьков.
Снег – мороз – оттепель. Снег – мороз – оттепель. В результате климатических аномалий на крышах образуются многослойные, многотонные «пирожные». Пропитанные, как сиропом, талой водой, они не выдерживают собственной тяжести, отламываются ломтями. Либо, жутко ухнув и хлопнув, сходят лавиной. Да какие плотные – наутро бульдозер тщетно пыхтит, пытаясь сдвинуть с места плотные горы.