Женщина опасного возраста

Дежурная сплетница Клавдия Ивановна отправилась выведать у Колиной мамы интересующие всех душещипательные подробности, но на её круглом и невыразительном лице вдруг проступила такая твёрдость, что невозмутимая тётя Клава спасовала и отступила без боя. Коля Михайлов походил хмурый и успокоился, и все они сделали вид, что нет и не было никакой супруги.

Вернулась Галина через месяц. Поправившаяся и похорошевшая, она, к изумлению публики, поселилась совсем одна в трёхкомнатной квартире и знать не знала никакого бывшего мужа, даже на порог того не пускала. На расспросы загадочно улыбалась, но было очевидно, что тихую и впечатлительную Галю будто подменили.

Когда она в первый раз вышла гулять с коляской, не все сообразили, что здесь что-то неладно. Потом спохватились, тщательно посчитали и пересчитали и всё равно вышло, что никак не мог ребёнок родиться так быстро. Она, конечно, похудела слегка, но, как ни крути, а за месяц ей не обернуться.

Обитатели семечковых скамеек дружно постановили, что ребёнок-то, поди, приёмный, и полезли было рассмотреть удивительное дитё, да только Галя всех любопытствующих грубо отшила, тем самым только разогрев интерес.

Коляска всегда была плотно завешана шалью и если и издавала звуки, то к младенческим их никак нельзя было отнести. Так, нечто среднее между скрипом рассохшейся древесины и щёлканьем колотушки. Приближающихся сунуть нос в коляску Галя отгоняла чуть ли не шипением, так что охотников скоро совсем не осталось.

Злые языки болтали, что из квартиры ни единого раза не донеслось хоть что-то, напоминающее детский плач, но я сомневаюсь, что они караулили прямо круглые сутки.

Наверное, мне стоило вмешаться уже на этом этапе, но я обратила внимание на эту историю несколько позже остальных, старательно избегая пересудов о чужих младенцах, пускай даже подозрительных или вовсе отсутствующих, поэтому общественные гадания о подлинной природе странного малыша целиком и полностью пропустила, только отметила про себя, что ей явно стало лучше – выглядела Галя спокойной и сосредоточенной, без тени былых волнений.

А вот у бедного Коли Михайлова от таких дел снесло крышу. Конечно, он быстрее других сообразил, что взяться ребёнку неоткуда, но почему-то решил, что следует осчастливить Галю встречным благородным порывом и принять её вместе с приёмышем обратно. Можно даже в её отдельную квартиру, раз уж она так не хочет жить с мамой.

Галя, по слухам, почти спустила его с лестницы, но он не смирился.

Осада была серьёзной – букеты, дурацкие надписи на асфальте у неё под окнами и прочие мальчишеские представления о том, что должно нравиться женщинам.

Галя только пожимала плечами, проходя мимо, и едва удостаивала Колю взглядом. Коля страдал.

А нехороших симптомов я тогда просто не увидела.

Его мама подчёркнуто игнорировала ранее сбежавшую и теперь настойчиво мозолившую глаза бывшую, но я несколько раз видела, как она стоит у окна и наблюдает за чинно прогуливающейся во дворе необычной парой – невозмутимая Галя и интригующий всех свёрток в коляске.

Мамочки на площадке с сомнением косились на новенькую и отвечали взаимностью на непонятный им отказ влиться в свои сплочённые ряды, хором умолкая при её приближении и подзывая детей, если те по возрасту уже носились на своих двоих. Не то, чтобы они ощущали реальную опасность, хотя именно матери лучше всего чуют чужаков из другой, нечеловеческой породы – скорее это было демонстративное порицание за независимость. Гале было плевать, она будто и не замечала окружающих её людей, с младенцами или без.

Иногда она останавливалась и склонялась над свёртком, словно бы прислушиваясь, но никогда не поправляла там ничего и не брала его на руки.

Коля Михайлов воспринял правила игры и к малышу не совался, а пытался быть неподалёку, активно намекая, что он тоже мог бы быть полезным, но только зря тратил время.

В те дни мне взбрело в голову сделать кое-какой мелкий ремонт, и «грамотного и толкового в строительных сферах» Колю насоветовала сама Клавдия Ивановна. Обговорили все детали и он приступил к работе, а я вдруг выяснила, что мне нравится писать, поглядывая на его размеренные и точные движения. Что-то в этом было первобытное – радость от создания осязаемых вещей практически голыми руками.

Мелькнуло желание проверить, каков он в любви, но перед глазами некстати всплыл образ его тихони-мамы и по спине пробежал холодок. Вот тогда-то я и задумалась, а всё ли в порядке в этом развалившемся на части семействе.

Душу его выворачивать наизнанку я не собиралась, но наша поначалу сугубо техническая дискуссия обнажила прелестное – он рассуждал и вёл себя, как влюблённый лопух. На наводящие вопросы о личном отвечал невпопад и с придыханием отзывался о предмете своего обожания – Галине.

– Ребёнок-то твой? – спросила без задней мысли и не успев осознать бестактность, но он и ухом не повёл.

– В каком смысле мой?

– Ну… Отец его кто, ты?

– А! – Коля озадаченно почесал макушку и ни к месту улыбнулся. – Получается, что я.