– Я с тобой, и будь я проклят, если они это сделают! – с жаром воскликнул Ломбар.
Первые минуты они бессвязно разговаривали о прошлом, вспоминая далекие годы, потом перешли к поездке Ломбара.
– О, эти грязные поезда! Никакого сравнения с нашими.
– Но все же ты кое-что повидал, Джек.
– Повидал! К черту все это. Грязные, забытые Богом отели! А пища! А москиты! Я, как последний сопляк, согласился подписать контракт на пять лет.
– Но, я полагаю, ты должен был получать за это хорошие деньги, не так ли?
– Конечно. Но что с ними делать? Их негде тратить. Даже пиво там пахнет керосином.
– И все-таки я чувствую себя неловко, что мне пришлось оторвать тебя, – пробормотал Гендерсон.
– Но тебе нужна моя помощь, и потом, контракт продолжается. Просто это время не зачтется, вот и все.
Он помолчал немного, затем пристально посмотрел на друга.
– Так в чем дело, Скотт? Что случилось?
Гендерсон попытался улыбнуться.
– Просто – примерно через две с половиной недели – надо мной проведут электрический эксперимент. Представляешь? Обо мне будет написано во всех газетах…
– Хватит шутить. Мы знакбмы с тобой полжизни, и можно обойтись без этого.
– Да, да, – отрешенно кивнул Гендерсон. – Черт возьми, жизнь так коротка…
Ломбар отошел в угол и уселся на край умывальника.
– Я всего один раз видел ее, – задумчиво сказал он.
– Два, – поправил Гендерсон. – Один раз мы встретили тебя на улице.
– Да, я помню. Она держала тебя за руку и пряталась за твою спину.
– Она собиралась купить кое-что из одежды, а ты знаешь, какими становятся женщины в таких случаях. Мы часто собирались пригласить тебя к обеду, но… ты же сам знаешь, как бывает.
– Конечно, знаю, – дипломатично согласился Ломбар. – Ни одна жена не любит неженатых друзей мужа. – Он достал из кармана пачку сигарет, взял себе одну и бросил пачку Гендерсону. – Не удивляйся, если у тебя распухнет язык, а на губах выскочат волдыри. Здесь половина – порох, половина – средство от насекомых. Я еще не успел купить ничего получше. – Он затянулся и продолжал: – Полагаю, тебе лучше рассказать все сначала и как можно подробнее.
Гендерсон вздохнул.
– Да, наверное, это лучше всего. Я так много рассказывал об этом, что начинаю думать, будто все это мне приснилось.
– Для меня самое главное – подробности, так что смотри – не упусти их.
– Мой брак с Марселлой был всего лишь подготовкой ко всем этим событиям, а вовсе не главным событием. Обычно человеку трудно сознаваться в собственной глупости даже другу, но сейчас, на пороге смерти, я могу честно сказать, что это была большая глупость с моей стороны. Не прошло и года, как семейный корабль стал разваливаться. А спасаться было уже поздно. Я полюбил другую. Ты никогда не встречался с ней, не знаешь ее, и потому не стоит называть ее имя. На суде ее называли Девушкой. И для тебя я буду называть ее Моя Девушка.
– Хорошо, Твоя Девушка, – согласился Ломбар.
Он сложил руки на груди и внимательно слушал друга.
– Моя Девушка. Бедная Девушка. Это была Настоящая Любовь. Если ты не женат, и это пришло к тебе – ты спасен, ты в безопасности. Но если ты женат, и это пришло к тебе, ты пропал. То есть, если ты женат, и это к тебе пришло, ты вроде бы в безопасности, но ты жив лишь наполовину.
– Да, наполовину, – задумчиво, с состраданием прошептал Ломбар.
– Все было ясно и просто. Я рассказал Моей Девушке о Марселле через неделю после нашего знакомства. Я думал, что это будет последней нашей встречей. Двадцать раз мы виделись после этого и считали, что каждая встреча – последняя. Мы пытались бороться с собой, но нас притягивало друг к другу, как магнитом. Марселла узнала о ней через тридцать дней. Я не видел другого выхода и сам рассказал ей все. Она не была поражена. Она лишь улыбнулась и стала ждать, Ждать и наблюдать, как наблюдает человек за двумя мухами, угодившими в банку. Я пришел к ней и предложил развод. Она снова медленно, задумчиво улыбнулась. Она не была расстроена, насколько я мог судить по ее поведению. Она сказала, что подумает. И стала думать. Неделя шла за неделей, месяц за месяцем. Она все думала и дразнила меня. И все время насмешливо улыбалась. Из нас троих лучше всего было ей. Я злился. Я – взрослый человек, и я хотел жить с Моей Девушкой. Я не хотел никакой ругани, ничего… Я хотел иметь любимую жену и дом.
Все это время Гендерсон говорил, закрыв лицо руками, и при последних словах его руки заметно задрожали.
– Моя Девушка сказала: «Должен же быть какой-то выход. Мы в ее руках, и она это знает. Твое мрачное молчание ей лишь на руку. Подойди к ней как мужчина и друг. Сходи с ней куда-нибудь и поговори по душам. Если двое людей раньше любили друг друга, в их душах живут какие-то воспоминания. У твоей жены тоже должны сохраниться воспоминания, если только она не совсем лишилась памяти. Хоть малейший остаток доброго чувства к тебе у нее должен был сохраниться, и ты должен разбудить его! Сделай это не только ради себя, но и ради нас – тебя и меня».