– Сейчас десять пятнадцать. Не смогли бы мы встретиться в одиннадцать у ее дома?
– К сожалению, не смогу, – ответил Кесли. – Хочу пойти на предварительное обследование тела. Но вы ведь сможете и сами поговорить с Фредом. Должна же быть какая-то причина всех тех страхов, которые его одолевают.
Голос Кесли был холоден и сух. Он говорил о страхе так, словно сам никогда не испытывал этого чувства. Может быть, именно поэтому он и работал следователем по причинам возникновения пожаров. Понятно, в процессе своей работы ему приходилось разбираться в психологии эмоциональных натур, которые совершали поджоги.
– Кто была та девушка, которую изнасиловали?
– Не знаю. Дело разбиралось в суде по делам несовершеннолетних, а отчет по делу украден. Информацию я получил от старых работников суда.
Джин вглядывалась в лицо своего мужа, как бы удивляясь, почему он лежит перед ней мертвый. Когда Первис подошел к машине с лопатой на плече, она повернулась и отошла в сторону. Первис тихо положил лопату на землю.
Из нагрудного кармана своей формы он достал кожаный черный бумажник с именем Стэнли, вытисненным золотом. В бумажнике были водительские права и другие документы, много визитных и кредитных карточек и трехдолларовые бумажки.
– Немного же он оставил после себя, – заметил молодой человек.
В его голосе я ощутил явное участие.
– Вы знали Стэнли Броджеста?
– Я знал его очень давно, начиная с совместной учебы в одном классе школы.
– Я думал, что он учился в частной школе.
– Да, он учился там после того, как ушел из общей школы. В то время у него были какие-то неприятности, и мать забрала его и отдала в частную школу.
– В тот год, когда ушел его отец?
– Совершенно верно. У Стэнли было много неприятностей в жизни.
Он проговорил это с каким-то благоговением.
– Когда мы вместе учились, я часто завидовал ему. Они были богатыми людьми, а мы – бедными, как турецкие рабы. Но с тех пор я уже никогда не завидовал ему.
Я оглянулся в поисках Джин. Она шла к сараю, видимо, желая найти какие-либо следы.
Когда я подошел к ней, она стояла около покореженной сгоревшей машины.
– Это ваша машина?
– К сожалению, да. У вас есть какой-нибудь транспорт, мистер Арчер? Я хотела бы уехать отсюда.
– Куда вы хотите поехать?
– В дом Элизабет. Эту ночь я провела в больнице.
Я сообщил Кесли, куда мы собираемся ехать, и договорился встретиться с ним в больнице, в отделе патологии.
Мы с Джин пошли по тропинке, сбегавшей с холма. Она шла впереди довольно быстро, словно спешила уйти подальше отсюда.
Около трибун, где я оставил свою машину, стояло на столбиках несколько фанерных столов. За ними сидели человек сто или даже больше. Люди обедали. Пища была привезена в особых фургонах.
Когда мы проходили мимо, многие мужчины поглядывали на нас. Некоторые присвистнули, затем вслед нам раздалось несколько одобрительных возгласов. Джин продолжала быстро идти, низко опустив голову. Она села в машину так стремительно, будто за ней гнались.
– Это моя вина, – сказала она как бы самой себе. – Нужно было сменить платье.
Мы снова проделали весь кружной путь по окраинам города. Я пытался расспросить Джин о муже, но она ничего не отвечала. Она сидела, опустив голову и углубившись в свои мысли.
Когда мы въехали в «каньон миссис Броджест», Джин подняла голову и стала смотреть в окно. Огонь подошел почти к самому въезду в каньон и оставил свои следы на деревьях и кустарниках.
Большинство домов в каньоне уцелело, однако некоторые сгорели, причем так странно, словно кто-то наобум указывал, какому именно дому гореть. От одного дома ничего не осталось, кроме каменного фундамента и статуи Венеры, стоящей на постаменте из необтесанного камня и окруженной изогнутыми трубами. Мужчина и женщина рылись в руинах и что-то искали.
По мере нашего продвижения в каньон следы огня стали попадаться все чаще и чаще. Авокадо миссис Брод-жест выглядели нетронутыми, зато сливовые деревья за ними обгорели до черноты. Над черепичной крышей дома возвышались эвкалипты, почти полностью потерявшие листву и ветки. Сарай сгорел, но дом остался цел, лишь был немного обожжен.
Джин открыла дверь, и мы вошли в дом. Здесь было очень много пепла, а сам дом казался совершенно заброшенным. Вся его викторианская обстановка в чехлах казалась кучей ненужного старья.
Даже чучела птиц в застекленных коробках выглядели так, словно их лучшие времена давно миновали. У желудевого дятла был только один стеклянный глаз. Грудка малиновки выгорела.
– Извините меня, – сказала Джин. – Я пойду поищу себе что-нибудь черное.
Она ушла в другое крыло дома, а я решил позвонить Вилли Маккею, детективу из Сан-Франциско, с которым мы несколько раз работали вместе. В поисках телефона я прошел через своего рода рабочий кабинет – отгороженную часть гостиной. Его украшали настенные фототипии. Мужчина с большим отложным воротником, с завитыми в котлетки бакенбардами, смотрел на меня из черной рамы и, казалось, просил сделать что-нибудь с его бакенбардами.