Женщина с диванчиком

Лицо Ораса исказилось, затряслась каждая жилка, причем каждая сама по себе, отдельно, будто какая-то очень важная связь оборвалась, раз и навсегда. Смертельно. И тут я поняла: если он сейчас чего-нибудь не сделает, не нанесет удар, то просто умрет от боли.

— Вон! — закричал он наконец. — Вон, вы оба! Чтобы я больше не видел тебя в моем доме, шлюха! Если ты сейчас же не уберешься из моего дома, я тебя убью! Убью!..

………………………………………………………………………………………………………………..

— Надо же, — изумился Кентис, когда мы очутились на улице. — Я никак не ожидал подобной реакции, — его нисколько не смущало, что он оскорбил своей подлой выдумкой не только Ораса, но и меня.

— Ты идиот и подонок, — процедила я сквозь зубы.

— Да я-то тут при чем, — покачал головой Кентис. — Его разозлили вовсе не мои слова, а что-то другое… — он на секунду задумался. — Мне даже показалось, что он просто-напросто испугался потока энергопатии. Он не хотел поглощать… Но ведь это невозможно… Он же князь! И я так для него старался!

Мне было противно его слушать. Еще когда он высказал мне свою придумку, я поняла, что он не удержится, и когда-нибудь разболтает ее Орасу. Если грязь придумана, она должна быть вылита — этому правилу Кентис как человек творческий следовал неукоснительно. И хотя я понимала, что он просто ускорил своей выходкой назревавшую развязку, я злилась на него так, будто именно Кентис был виноват в моем разрыве с Орасом. От этой мысли мне стало немножечко легче…

— Зайдем ко мне?.. — предложил Кентис и попытался приобнять меня за плечи. — Выпьем и…

— Иди к черту!

— Ева, глупенькая, теперь твое самоотречение ник чему.

— Я тебя ненавижу, ты можешь это понять или нет?

— Разумеется, не могу.

Я повернулась и зашагала к знакомому переулку — сколько раз этой дорогой я возвращалась из кафе Ораса к себе домой. Говорят, в первую секунду раненый не чувствует боли. Я тоже ее не чувствовала. Пока. Я лишь знала, что она будет непереносимой.

17

Кентис обнаружил ЭТО на следующее утро. Ощупал руку и… понял, что желвак исчез. Его не было. Даже намека. Даже следа. Ладонь была ровной и гладкой, будто никогда Карна не прикладывала свой проклятый «тюбик» к его руке.

Кентиса прошиб холодный пот. Зубы застучали как бешеные. Кентис слишком хорошо понимал, что означает исчезновение Знака. Он налил себе воды в стакан и с трудом сделал глоток. Что теперь делать? Что? Кто ему подскажет? Вот если бы отец был жив, он бы… Но отца больше не было. Кентис вцепился в край стола и заплакал. Он выглядел жалким. Он хотел выглядеть жалким. Но это понимание ничего изменить не могло. И не изменило.

Он закурил. Потом вытащил из бара бутылку водки, сорвал пробку зубами и хлебнул прямо из горла. Не помогло. Мелькнула безумная мысль — пойти к Орасу и все ему рассказать — о том, что хотели от него, Кентиса, посланцы Лиги, и что их желание наконец сбылось. Кентис долго сопротивлялся. Но…

— Орас меня убьет, — пробормотал он, хихикая.

И никуда не пошел. Скоро должны появиться Карна и Желя. Они должны убедиться, что все сбылось. Ну, где же они? Чего ждут? Неужели не знают, что он, Кентис, готов.

Он ждал три дня, никуда не выходил из дома, лишь читал газеты, напиваясь, и опустошая холодильник. И они явились наконец.

Но нельзя сказать, чтобы Карна и Желя были очень довольны. Лига всегда не довольна. Ей всегда не хватает энергопатии. Это — первый закон Лиги. Они требует еще и еще, как наркоман желает увеличить дозу. О, как Кентис их ненавидел! Ненавидел и служил. Служил и ненавидел.

18

Я покрутила настройку приемника. Плескалась музыка, как вода в переполненном стакане. По времени пора уже было сообщать результаты. Но почему-то ничего не говорили. На улице слышались пьяные веселые голоса — несколько ватаг прошлось под моими окнами. Интересно, чему они так радуются?..

Прогорклый запах пожарища смешался с сырым запахом нежилого дома. Хотя я включила отопление на полную мощность, в комнатах было душно и влажно. Но не тепло. Я сидела на посреди гостиной и тупо смотрела в одну точку. Я ни о чем не думала. Просто отмечала уходящие секунды и минуты… Вот еще одна минута прошла. Вторая, третья… Жизнь стала на три минуты короче. Я не помнила, сколько так просидела. День? Два? Три? Нет, наверное, больше. Если сегодня… нет, уже вчера были выборы, то прошло больше недели. Мне не хотелось выходить из дома, не хотелось есть. Только теплая вода в стакане. Противная вода, затхлая, с горечью. Не помню, пила ли я ее. Наверное, пила. Наверное, даже что-то ела.

И телефонного звонка не помню — первого за все эти дни. Я очнулась, уже прижимая трубку к щеке.

— Евочка, вот уж не думал, что ты дома, — радостно вибрировал голос в трубке. — Я победил! Поздравь меня, я победил!

— Кто это? — спросила я без всякого интереса.

— Это же я, я! Не узнаешь? Вадим! Вад! Узнала теперь?.. Вот что, я за тобой сейчас машину пришлю — вообрази, черный «Мерс»! Ты когда-нибудь ездила в «Мерсе»? Наверняка нет! Приезжай ко мне сейчас в штаб-квартиру, тут такое веселье! Нет, ты только вообрази…

— Не надо машины. Я никуда не поеду.