Женщина с Марса. Искусство жить собой

А когда слабый родитель конфликтует, он боится потерять авторитет, боится проиграть, поэтому вынужден додавливать и применять методы, боится потерять лицо, поэтому не считает себя неправым и не признается в этом. Его ресурс и возможности ограничены, конфликт его страшит, он одновременно пытается ребенка сломать и заслужить его похвалу или понимание. Он манипулирует и наказывает эмоциональное сопротивление. Он не с ребенком, он сейчас работает с неким объектом, который должен выдать поведение и эмоции, нужные родителю.

Восприятие ребенка как объекта и есть нелюбовь. Ребенка как личность даже не видят – вместо него видят трехлетнее существо, которое по норме должно. А где этот Петя или Сережа сейчас – его нет, его забыли, он невидимка, никто про него ничего не знает, не помнит, не слышит.

Мой камертон – реакция ребенка. Пока ребенок со мной «конфликтует»: отказывается, договаривается, реагирует – значит, мы с ним. Он учится у меня, я у него. Мы ошибаемся и прощаем друг друга. Мы в круге силы и любви. Ссоримся и миримся, отстаивая каждый себя и стремясь друг к другу снова.

Как только ребенок замыкается, боится, замолкает, бросается в страхе: «Мама-а-а», – значит, он испугался нелюбви. Значит, я в этот момент его не любила, объективировала, и он почувствовал, что его не видят, что его нет, – и испугался. Значит, я оказалась в позиции слабости и мне нужно срочно из нее выходить. Потому что в ней холодный взгляд более травматичен, чем крик в позиции силы. Травматичны не конкретные слова, травматична нелюбовь.

«Методы воспитания» – это нелюбовь.

Я балую любовью

Много лет назад я получила такой комментарий к одной из своих статей. До сих пор, когда перечитываю его, я грущу. «Я считаю, что любовь – это плата за что-либо. Любить хулигана никто не будет. Если ребенок ведет себя хорошо и слушается, значит, будут мамина любовь и дружба. Нет – значит, иди гуляй. А так дитя с пеленок усвоит, что все равно эта дура меня любит, значит, можно все и ничего мне за это не будет. В данном случае и страх должен присутствовать. Если я провинюсь или буду баловаться, мама просто не заберет меня из садика, бросит, отдаст, да просто выгонит из дома и все. Зависимость хорошего поведения и платы за это. Растить в тепличных условиях мужика, который должен в окопе на голой земле спать и есть армейскую кашу, выживать в нечеловеческих условиях и терпеть сложности, нельзя. Любовь – это не для мужика. Жестко. Но результат – крепкий и стойкий мужик, который не сопли жует, а действует, всегда впереди. У нас уже в четыре года армейская муштра. Любить нужно, но любовь должна быть разумной, и если он провинился, то должно быть жесткое наказание и страх, что будет мне за это. Я понимаю любовь как вседозволенность. Люблю, значит, все прощаю. Прощать – значит заниматься попустительством. Я не говорю, что нужно помнить обиды всю жизнь и мстить за них до гроба, но не спускать же все с рук. Я люблю за что-то, просто так не могу. И еще маленький нюанс. Любовь – это необходимость открыть себя перед другим человеком, вывернуть душу, оголить все. А зачем это делать?»

За таким видением мира и любви к ребенку стоит несколько распространенных убеждений:

1. «Человек должен знать, что жизнь бывает жестока».