Женщина с той стороны

Назар только рассмеялся. Он воспринимал меня, как глупого ребёнка. Наверное, им я и была. Вновь отодвинула свои страхи и стала жить одним днём. А когда каждый день дорог, он пролетает во мгновение. Назар стал готовиться в путь, наверное, скоро отгремят бури, и вновь потянутся караваны. И смуглые жестокие люди пойдут на север убивать мужчин и воровать их женщин. Каждое утро я открывала двери и вглядывалась в небо, боясь увидеть в нем солнце. Мне было спокойнее, когда оно пряталось за толстым слоем свинцово-серых туч, которые поливали землю дождём и засыпали снегом, заставляя устремляться к подножию гор потоки грязи, когда ветер выл так, что клонились могучие стволы сосен. Ведь это означало, что сегодня мы никуда не пойдём. Месячные кончились. Я льнула к Назару, а он отводил взгляд.

— Не стоит рисковать. Я и так забылся. Если ты родишь от меня ребёнка, жизни ему никто не даст. А травить плод…не хотелось бы брать грех на душу. Через три дня выходим.

Жёсткая постель без Назара казалась совсем холодной. Он, верный своему слову, снова спал на полу. Ночью я проснулась от холода. Скоро зима. Даже здесь, несмотря на очаг, было очень зябко. Я посмотрела, огонь почти погас. Встала и, подойдя к нему, подбросила дров. Затем села на старую затертую шкуру, брошенную на пол перед ним, и смотрела, как огненные язычки лениво лижут дерево. Пламя чуть потрескивало, я вытянула к нему замерзшие руки. Не отогреться так, моё тело познало другой огонь, и этой жалкой замены не приемлет. За спиной раздался шорох, Назар сел рядом.

— Не спится, — пожала я плечами в ответ на его взгляд. — Думаю про судьбу. Может, и правда она есть? Что-то же вырвало меня из моей жизни и забросило сюда.

Назар промолчал, подбросил в огонь полено. Оно медленно занялось огнём, дым лениво полз наверх. От двери сквозило, на полу это чувствовалось особенно сильно. Но никакие силы сейчас не сдвинули бы меня с места, ведь рядом был он. И пусть он молчал, даже молчание в этот предрассветный час казалось исполненным особого смысла.

— Холодно, — пожаловалась я. Прислонилась к его плечу, прикосновение обожгло даже через грубую ткань рубашки. Повернула голову, глаза Назара казались совсем чёрными, но в их глубине плясали отблески огня.

— Что такое судьба? Течение жизни, слепо тащащее вперёд? Позволяя биться о берега, захлебываясь и крича? Или путь, который ты выбираешь сам? Да не все ли равно? В любом случае я не встречал ни одного человека, который был доволен жизнью, пусть то последний бродяга на тракте или сам император.

Вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь воем ветра, стуком капель и потрескиванием дров в огне. Тишина казалась мягкой, уютной, несмотря на холод и одолевавшие меня тяжелые мысли. По полену с треском пробежала трещина, огонь вспыхнул особенно ярко. В его свете я увидела руку Назара, она лежала так близко от моей. Какие у него красивые, сильные руки, с аристократическими тонкими пальцами, и одновременно такие загорелые, чуть шершавые от регулярного физического труда. Я смотрела на руку, как зачарованная. А она тихонько двинулась к моей, чуть помедлила и коснулась пальцев. Ладони прильнули друг к другу, пальцы переплелись.

— А может то, что происходит с нами сейчас, это тоже судьба? И противиться себе и ей это глупо и смешно?

Его голос звучал негромко и пробирался до мурашек. А глаза с искорками пламени были уже напротив моих, я тонула в них и тянулась к его губам, как утопающий к спасательному кругу. И правда, зачем противиться? Для себя я уже все давно решила.

Ночь была утомительно сладкой. Каждая клетка моего тела ныла, но, будь моя воля, я бы растянула эту ночь навечно. Проснулась я, когда первые утренние лучи, серые от пелены туч, только пробивались в наше единственное мутное оконце. Ничего не было видно, лишь краснели угли в очаге. Разбудил меня шум, уже пахло едой. Когда глаза привыкли к сумраку, я увидела ворох вещей на столе, на полу стояли походные сумки. Говорил через три дня, а, видимо, уже пора. Стало нестерпимо горько, но может и правда не судьба… Я так часто о ней думала в последние дни, что, пожалуй, готова смиренно принять любой её удар. Раскрылась дверь, впуская холодный воздух и солнечный свет.

— Ты так крепко спала, было жалко будить. Одевайся, вещи уже собраны, пора выходить.

— Так рано? Я думала, у нас ещё есть время.

— На рассвете я поднялся на скалу. Впереди, думаю, в полутора или двух днях от нас стоит караван. Дымом свежим тянуло, а костры здесь жечь некому. И для торговцев ещё очень рано, думаю, по твою душу. Будем уходить.

Я подбросила дров в чуть тлеющие угли, умылась ледяной водой. Поела каши и копченого мяса, которое Назар готовил впрок, в дорогу. Заплела смешную, короткую косичку, чтобы волосы не лезли в лицо, и задумалась, что же надеть мне в такую то погоду. Мой гардероб не отличался разнообразием.

— Держи, — бросил мне Назар свёрток. — Шкуры не выделаны должным образом, времени было мало, жестковаты. Но за неимением лучшего сгодится.

— Что это? — удивилась я.