Женщина со шрамом

– Возвращался куда? Я же сказал вам – к одиннадцати я был уже в постели. Я был пьян, если хотите знать. Думаю, если бы танк вломился ко мне в переднюю дверь, я мог бы услышать, но вряд ли смог бы сойти вниз по лестнице.

– Но ведь есть еще вторая половина дня пятницы, после того как вы съели ленч и выпили в «Гербе Крессетов». Разве вы не заходили в коттедж на углу главной улицы, тот, что в глубине, поодаль от дороги, с длинным палисадом? Он называется «Розмари-коттедж»…

– Да, заходил. Там никого не было. Коттедж пуст и на воротах объявление: «Продается». Я надеялся, у хозяев остался адрес человека, который там раньше жил и которого я когда-то знал. Это небольшое, личное, не имеющее значения дело. Я просто хотел отправить ей рождественскую открытку – вот и все. Никакого отношения к убийству это не имеет. Мимо на велосипеде проезжал Мог, явно к своей подружке, чтобы получить ту малость, что она может ему предложить, так что я думаю, это он угостил вас такой пикантной сплетней. Некоторые обитатели этой чертовой деревни просто не умеют держать язык за зубами. Я вам заявляю: это не имело отношения к Роде.

– Мы и не предполагаем, что имело, мистер Бойтон. Но вас просили рассказать о том, что вы делали с момента вашего приезда сюда. Почему же вы не упомянули об этом?

– Забыл, вот почему. Это не имело значения. Ну ладно, я пошел в деревенский паб – съесть ленч. Я никого не видел, и ничего не случилось. Я же не могу помнить каждую мелкую подробность. Я расстроен, сбит с толку. Если вы будете и дальше меня травить, мне придется послать за адвокатом.

– Вы, разумеется, вправе так сделать, если считаете, что это необходимо. А если вы всерьез убеждены, что вас травят, вы без всяких сомнений можете подать официальную жалобу. Возможно, мы захотим еще раз опросить вас – либо здесь, перед вашим отъездом, либо в Лондоне. А пока я предлагаю, чтобы вы как можно скорее дали нам знать, если вдруг припомните какой-либо факт, даже самый малозначительный, о котором забыли нам сообщить.

Они поднялись с мест. И тут Бентон вспомнил, что так и не спросил о завещании мисс Грэдвин. Забыть о таком указании А.Д. было бы серьезным промахом. Разозлившись на себя самого, он заговорил, даже не успев толком подумать:

– Вы сказали, что были близким другом мисс Грэдвин. Возможно, она когда-нибудь сообщала вам по секрету условия ее завещания? Намекала, что вы можете быть одним из ее наследников? Во время вашей последней встречи, например? Когда это было?

– Двадцать первого ноября, в «Айви». Она ни словом не упоминала о завещании. С чего бы вдруг? Завещания – это ведь когда речь заходит о смерти. Она не собиралась умирать. Ее операция не была опасна для жизни. С какой стати мы заговорили бы о завещании? А вы что, хотите сказать, что вы его видели?

Вот теперь в его возмущенном тоне можно было безошибочно расслышать нотки полустыдливого любопытства и надежды. Но Бентон равнодушно ответил:

– Да нет, не видели. Я просто подумал…

Бойтон не пошел проводить их до двери: они оставили его сидящим у стола, с головой, опущенной на руки. Закрыв за собой садовую калитку, они вместе направились к Старому полицейскому коттеджу. Бентон спросил:

– Ну, так что вы о нем думаете?

– Да что-то не больно хорошо, сержант. Не такой уж он умный, верно? И злобный к тому же. Но как убийцу я его не представляю. Если бы он хотел убить мисс Грэдвин, зачем ему за ней сюда-то ехать? У него было бы гораздо больше возможностей в Лондоне. И не представляю, как он мог бы это сделать без соучастника.

– Возможно, сама Грэдвин, – предположил Бентон, – открыла ему дверь, впустив, как она думала, для конфиденциального разговора. Но в день собственной операции? Совершенно необычно. Он испуган, это несомненно, но он еще и возбужден. И зачем он здесь остается? У меня такое чувство, что он солгал насчет важного вопроса, который хотел обсудить с Родой Грэдвин. Согласен с вами – его трудно представить убийцей, но ведь это относится ко всем и каждому в Маноре. И мне кажется, он солгал про завещание.