Женщина со шрамом

– Да. Она – старшая сестра Люси – была трудной, угрюмой, необщительной девочкой. Невозможно было поверить, что они – сестры. У нее была огорчительная привычка пристально смотреть на тебя: просто смотреть, ничего не говоря, этаким осуждающим взглядом, скорее взрослым, чем детским. Думаю, мне следовало понять, что она несчастлива… впрочем, должно быть, я это понимал… но чувствовал, что не в силах этому помочь. Я как-то предложил Люси, когда собирался повезти ее в Лондон, посмотреть Вестминстерское аббатство, взять Шерли с нами, если она захочет. Люси сказала: «Да, пригласите ее». Я так и сделал. Не могу припомнить, какой ответ я получил. Что-то вроде того, что она не хочет ехать в этот занудный Лондон смотреть занудное аббатство с занудным мной. Но я знаю, что почувствовал облегчение: ведь я заставил себя пригласить Шерли, а она отказалась. После этого мне незачем было больше беспокоиться. Думаю, мне следовало понять, что она чувствует: пренебрежение, отверженность. Но мне было двадцать два года, и я был недостаточно чуток, чтобы распознать ее боль или справиться с этой болью.

Теперь вмешалась Кейт. Она возразила:

– Разве на вашей ответственности было справляться с ее болью? Вы же не отец ей. Если дела в семье шли неладно, это были их личные проблемы.

Коллинзби повернулся к ней, кажется, даже с облегчением:

– Именно так я себе теперь и говорю. Но не знаю, верю ли в это сам. Жизнь в этом доме не была спокойной для их семьи – ни для кого из них. Если бы не Люси, я подыскал бы себе другое жилье. Из-за нее я оставался там до конца учебного года. После получения диплома преподавателя я решил отправиться в давно запланированное путешествие. Я никогда до тех пор не бывал за границей, если не считать школьной экскурсии в Париж во время каникул. Так что прежде всего я выбрал места вполне очевидные: Рим, Мадрид, Вена, Сиена, Верона, а потом – Индия и Шри-Ланка. Поначалу я посылал Люси открытки, иногда по две в неделю.

– Вполне вероятно, – заметил Дэлглиш, – что она так и не получила ни одной из них. Мы полагаем, что ваши открытки перехватывала Шерли. Их нашли: они были разрезаны пополам и захоронены у Камней Шеверелла.

Он не стал объяснять, что это за камни. «Но, – подумала Кейт, – разве требовалось это делать?»

– Через некоторое время я перестал посылать открытки, решив, что Люси либо забыла обо мне, либо слишком занята своей школьной жизнью; что мое влияние могло оказаться для нее важным на какое-то время, но не очень продолжительным. Но ужасно вот что: в каком-то смысле я почувствовал облегчение. Мне нужно было делать карьеру, строить свою жизнь, а Люси могла внести в эту жизнь не только радость, но и ответственность. И я искал взрослой любви… разве не все мы в юности этого ищем? Об убийстве я узнал, когда был в Шри-Ланке. В первый миг шок и ужас были так сильны, что мне стало дурно – физически дурно. И конечно, я горевал о девочке, которую так любил. Однако позднее, когда я вспоминал про год, проведенный с Люси, он казался мне сном, и горе мое становилось менее конкретным, превращаясь в скорбь обо всех детях, с которыми плохо обращаются, которых убивают, в печаль о гибели невинности. Возможно, потому, что у меня теперь был свой ребенок. Я не послал соболезнования матери и бабушке Люси. Я никому не упоминал о том, что знал это семейство. Я не чувствовал совершенно никакой ответственности за ее смерть. У меня не было этого чувства. Я все же испытывал некоторый стыд и сожалел, что не попытался поддерживать с ними связь, но это скоро прошло. Даже когда я вернулся в Англию, полиция не разыскала меня, чтобы допросить. Да и с чего бы? Шерли призналась в убийстве, улики были неопровержимы. Единственное объяснение, какое смогли от нее получить, было, что она убила Люси потому, что сестра была слишком хорошенькая.

С минуту все молчали. Потом Дэлглиш спросил:

– Когда Шерли Бил связалась с вами?