Женщина справа

Он неохотно сдался. Снова усевшись, я допил бутылку крем-соды. Мой взгляд не мог оторваться от письма: «В любом случае, что я смогу ему сказать, что отец его не признал и никогда не признает? Как ты себе это представляешь: мы будем жить в доме семейной парой, как ни в чем не бывало, воспитывать ребенка?»

Сидя за столом перед этим листком бумаги, я внезапно почувствовал себя несчастным. Сменявшие друг друга проволочки давали возможность надеяться на что-то новое, на осведомленность о чрезвычайной ситуации. Что же со мной не так? До счастья, возможно, было рукой подать, а я все испортил своим безответственным поведением. Как я мог вести себя, будто мой ублюдок-отец, который не признал меня и ничего не сделал, чтобы помочь Элизабет? Неужели я обречен копировать его поведение? Ведь я нехорошо обошелся с Эбби. Она оставила мне время на размышление, но пути назад у меня уже не будет. Когда зло сделано – а частично уже так и было, – как бы я ни каялся, все было бы уже без толку.

Я быстро слез со своего табурета.

– Извини, Антонио, я должен идти. Не торопись. Если хочешь перекусить, холодильник полон. Еще раз спасибо за письмо.

Вот так я снова направился в Венецию, даже не предупредив Эбби о своем приезде и не опасаясь оказаться перед лицом цербера. Я чувствовал волнение и тревогу одновременно. Я еще не знал, что скажу Эбби, предпочитая, чтобы нужные слова нашлись сами. Только в одном я был уверен: я хочу построить семью и заботиться об Эбби и своем ребенке.

Отныне я лишал свое прошлое права определять мое будущее.

* * *

Комната была погружена в полумрак. Я слышал, как Эбби рядом ритмично дышит во сне. Я неподвижно лежал на спине, уставившись на пятнышко, которое было чуть светлее остального потолка. На панели будильника значилось 3.12. Я был не в состоянии спать, но это не имело ничего общего с моей обычной бессонницей, к которой я в последнее время успел привыкнуть. Я чувствовал себя успокоенным, и это необычное ощущение парадоксальным образом разволновало меня.

К счастью, когда я прибыл к Мэрил, Эбби была одна. Я не стал путаться в извинениях, даже не попытался произнести ни слова, которые она, возможно, хотела услышать, ни тех решительных фраз, которые я мог бы вложить в уста своих персонажей. Я хотел быть сам собой, всего-навсего сказать то, что подсказывает сердце.

Однако наше «примирение» не должно было ввести меня в заблуждение. Если Эбби и согласилась вернуться ко мне, я больше не должен отделываться пустыми словами, а должен буду представить доказательства. «Намерения мало что значат, важны лишь поступки», как сказал мне Хэтэуэй несколько дней назад. Лучше мне этого не забывать.

Мои решения были ясны. Я пообещал себе напомнить Катберту сразу же, как только его увижу, как избежать судебных преследований со стороны студии. Что же касается дела, возможно, Хэтэуэй был прав: нам только и остается, что слить все, что знаем, газетам и предоставить дальше вести расследование другим. В том числе полиции…

Бесшумно я вышел из комнаты и собрался на кухне налить себе стакан воды. Письмо все еще было на столе, в тусклом свете ночника. «Без сомнения, с моей стороны это трусость – писать тебе вместо того, чтобы все высказать прямо в лицо…» Нет, Элизабет не была трусихой. Она защищалась тем слабым оружием, которым располагала, чтобы спасти свою жизнь, карьеру и ребенка.

Теперь я был в состоянии перечитать это письмо без гнева, меня больше не раздирали чувства бессилия и разочарования. Мой взгляд блуждал по последним фразам черновика. Когда я накануне их читал, что-то меня зацепило, но эта мысль так и осталась в состоянии эмбриона, не оформившись ни во что определенное. «Я прошу тебя уничтожить это письмо после того, как его прочтешь. Я всегда буду тебя любить, Бесс».

Как я мог быть настолько слепым, чтобы не разглядеть очевидного? Подпись…

С бьющимся сердцем я устремился прямо в кабинет. Я захотел зажечь свет, но лампочка лопнула. Мне пришлось шарить в темноте, чтобы найти выключатель латунной лампы, стоящей на рабочем столе. К счастью, я еще не отнес коробку в гараж. Я открыл ее, поспешно оторвав слои скотча, которыми обмотал ее. Не теряя времени, я вывалил все ее содержимое на пол. Досье ФБР, фотографии, статьи, личные вещи матери… ничего из этого меня не интересовало.