Женщина справа

– Если я хорошо помню, алиби у него было шатким: единственным свидетелем, который мог подтвердить, что он весь уикенд находился в Сан-Диего, была его сестра. К тому же Ковен и защищался из рук вон плохо: невиновный, как следует деморализованный человек выглядит так, будто совершил все преступления на свете. Его обвиняли многие из съемочной группы. Ах, эта большая киношная семья!

– Тем не менее его в конце концов отпустили на все четыре стороны.

– Мы знали, что с ним нельзя заходить слишком далеко. Финли не хотел, чтобы завели такое идиотское дело, которое не выдержало бы в суде ни секунды. У нас ничего не было на него.

– Что ты знаешь о роли ФБР в этом деле?

– Не так, чтобы очень много, за исключением того, что приказы отдавались на очень высоком уровне. Сам Финли теперь казался мне всего лишь винтиком в большом и сложном механизме. Ты помнишь: когда вмешались федералы, мы должны были без возражений передать им все дела. Думаю, на самом деле у Коупленда будто гора с плеч свалилась, когда он всучил им этот кусок дерьма.

– Они были в курсе насчет мужчины из «Голубой звезды»?

– Не то слово! Все знали, что федералы начинают дополнительное расследование потому, что девушка была популярной актрисой, но на самом деле они хотели замять дело. Почему? Выгородить этого мужчину, других причин я не вижу.

– Женщина мертва, Норрис. За все эти годы ты испытывал хоть малейшие угрызения совести? Ты хоть отдаешь себе отчет: все то, что ты только что рассказал мне, могло бы изменить ход того расследования.

– Вот только не начинай, Хэтэуэй! Ты сам ничего не сделал, когда отстранили Уилсона! Все это время тебе удавалось спокойно спать, не зная, что случилось с этой актрисой… Знаешь, сколько шлюх и просто несчастных девиц могло околеть в этом городе, и никто не пролил по ним ни слезинки! С чего бы относиться к ней по-другому? Только потому, что речь идет о кинозвезде?

Хэтэуэй выключил проигрыватель.

– Гм… извините, мне, наверно, стоило прервать раньше. Продолжение не очень интересно.

Я неподвижно сидел, опустив глаза, еще под впечатлением от слова Норриса, его хриплого голоса, будто доносящегося из потустороннего мира.

– Что-то не верится, что он вас так легко отпустил. Эта запись может произвести эффект разорвавшейся бомбы.

Взмахом руки Хэтэуэй умерил мой пыл.

– Кто бы нас ни слышал, это не имеет юридической силы. Бедняга Норрис не знал, что я записываю разговор, а к тому времени, когда мы сможем снова открыть это дело, он, скорее всего, будет уже не с нами.

– Во всяком случае, он подтвердил существующие подозрения! Без сомнения, десятки высокопоставленных лиц в курсе, кто убийца моей матери. Если это не заговор, тогда что же?

– Не горячитесь, киношник! Вы ж слышали Норриса: возможно, этот мужчина спал с вашей матерью, но, исходя из этого, утверждать, что раскрыли дело, значило бы бежать впереди паровоза.

– Мне не нравится выражение вашего лица, Хэтэуэй.

– Какое выражение?

– Которое яснее ясного говорит: «Несмотря на все то, что нам удалось открыть, мы все еще не сдвинулись с мертвой точки».

– Вы теперь прорицатель?

– Скажите мне правду.

– Вы занимаетесь бегом?

– Нет.