Женщина в черном и другие мистические истории

— Отчет, который Вы поместили в газете, надо думать, отличается от того, что Вы дадите здесь, под присягой.

— Смотрите сами, — заметно вспыхнув, горячо возразил собеседник. — Я писал отчет под копирку, и один экземпляр у меня с собой. Материал помещен не в колонке новостей — то, что там описано, невероятно, — а в рубрике художественной прозы. Но я готов использовать его для дачи показаний.

— Вы же говорите, что описанное в нем невероятно.

— А что Вам до этого, сэр, если я буду говорить под присягой?

Некоторое время коронер помолчал, опустив глаза в пол. Сидевшие в хижине мужчины перешептывались, почти не отрывая взглядов от лица покойника. Наконец коронер поднял глаза и распорядился:

— Продолжаем дознание.

Мужчины сняли шляпы. Свидетеля привели к присяге.

— Ваше имя? — спросил коронер.

— Уильям Харкер.

— Возраст?

— Двадцать семь лет.

— Вы знали покойного, Хью Моргана?

— Да.

— Вы видели, как он погиб?

— Я был рядом.

— Как это вышло? Я имею в виду о Вашем присутствии.

— Я приезжал к нему порыбачить и поохотиться. Была у меня, вместе с тем, и другая цель — понять его странное отчуждение. Он казался мне хорошим прототипом главного героя. Я пописываю рассказы.

— Я их почитываю.

— Спасибо.

— Я не про Ваши.

Некоторые из присяжных рассмеялись. Смех — луч света, разрывающий мглу. Солдаты легко поддаются ему в перерывах между сражениями, а шутка в покойницкой покоряет своей неожиданностью.

— Расскажите об обстоятельствах смерти этого человека, — предложил коронер. — Можете пользоваться любыми заметками, какими пожелаете.

Намек был понят. Вынув из кармана рукопись, свидетель поднес ее к свече, перевернул несколько листов, нашел нужный отрывок и стал читать.

II. Чего нет вовсе, есть в овсе.

«…Солнце едва показалось из-за горизонта, когда мы пустились в путь, собираясь поохотиться на перепелов. Каждый был вооружен дробовиком, но собака с нами шла только одна. По словам Моргана, лучшие места для охоты находились за указанным им кряжем. Мы перевалили через кряж по тропинке, бегущей сквозь поросль карликового дуба. На противоположном, весьма пологом, склоне колосился дикий овес. Морган выбрался из зарослей первым, опередив меня на пару шагов. Вдруг, справа и чуть спереди, раздался шум, листья тревожно зашелестели, кусты зашевелились, будто раздвигаемые крупным животным.

— Спугнули оленя, — сказал я. — Нам бы винтовку.

Напряженно следивший за кустарником Морган не ответил, но взвел оба курка и поднял оружие, готовый к стрельбе. Его волнение удивило меня — он прослыл человеком необычайно хладнокровным даже в моменты внезапной и неизбежной опасности.

— Брось, — обратился к нему я. — Ты ведь не собираешься палить дробью по оленю, а?

Вновь я не получил ответа, он лишь слегка повернул голову, и напряжение в его взгляде поразило меня. Теперь я понял, что дело предстоит нешуточное, и первой моей мыслью было, что мы нарвались на гризли. Я приблизился к Моргану, на ходу готовясь выстрелить.

Кусты больше не шевелились, и шорох стих, но Морган не терял бдительности.

— Что это? Какого дьявола? — спросил я.

— Чертова Тварь! — откликнулся он, не двигаясь. Его голос был резок и неестественен. Моего спутника сотрясала дрожь.

Я, было, снова заговорил, но увидел, как овес неподалеку от того места, откуда донесся шум, самым необъяснимым образом шевелится. Вряд ли мне удастся описать это зрелище. Казалось, что стебли не просто гнутся — сминаются под порывом ветра, сминаются и остаются лежать, и то, что сминало их, медленно и неотвратимо наползало на нас.

Ничто из когда-либо виденного мною не вызывало у меня таких необычных ощущений, как это небывалое, неведомое явление, и все же я не помню, чтобы испугался. Как-то раз, — упоминаю здесь об этом случае исключительно потому, что он пришел мне на память тогда, — беззаботно высунувшись из открытого окна, я по ошибке принял деревце на расстоянии вытянутой руки от меня за часть группы других, больших деревьев, росших поодаль. Оно, вроде бы, имело те же размеры, но гораздо более четкие и ясные очертания — я различал рисунок коры, форму ветвей, — и из-за этого оно выбивалось из общей картины, внося в нее разлад. Обыкновенное искажение воздушной перспективы, но он встревожило, почти напугало меня. Мы мертвой хваткой вцепляемся в привычные для нас законы природы, и любое, даже иллюзорное отступление от них воспринимается как угроза нашей безопасности, предзнаменование немыслимого бедствия. Поэтому беспричинное, казалось бы, волнение травы и неторопливое, неуклонное приближение линии слома внушали немалое беспокойство. Спутником же моим овладел настоящий страх, и я с трудом поверил в реальность происходящего, когда он резко вскинул ружье и выстрелил из обоих стволов по шевелящемуся овсу! Прежде, чем дым рассеялся, я услышал безумный вопль, похожий на рев дикого зверя, а Морган отшвырнул оружие, сорвался с места и бросился бежать. В следующее мгновение я оказался на земле, сбитый жестоким ударом чего-то скрытого дымом, чего-то мягкого, тяжелого, с чудовищной силой бросившегося на меня.