Женщина в гриме

– Я представил себе, как мы появимся мертвецки пьяные посреди концерта, – пояснил он. – Вот я и рассмеялся. А с вашим мужем, похоже, так не бывает? У меня такое впечатление, что его нелегко развеселить.

– Жизнь для Эрика – штука серьезная, – проговорила она без всякого выражения, словно просто констатировала факт. – Но я, впрочем, прекрасно понимаю, как можно воспринимать ее всерьез – допуская, что у человека есть силы, позволяющие воспринимать ее и так, и иначе… В данный момент у меня такая сила есть. Я обрела второе дыхание. Я чувствую, как бьется мое сердце. Я ощущаю всю себя внутри моей телесной оболочки, и все вокруг становится явью… Я даже чувствую запах моря, как ощущаю холод стекла между пальцев. Понимаете?

– Кажется, да, – заявил Жюльен.

«Ее ни в коем случае нельзя прерывать, – подумал Жюльен. – Надо, чтобы она выговорилась – передо мной или перед кем-нибудь другим». И его охватила огромная жалость к этой женщине, почти такая же, как ненависть к ее супругу. Но что же ему делать с этими супругами Летюийе?

– Целый день у меня было ощущение, будто я блуждаю по пустыне и сталкиваюсь с препятствиями, которых я не замечаю до последнего момента. У меня было ощущение, будто я говорю не то, что все это замечают и я становлюсь посмешищем. Ощущение, будто я мыслю одними лишь штампами. Ощущение, будто у меня за столом из рук вылетит вилка, будто я сама свалюсь со стула, что Эрику в очередной раз станет за меня стыдно, а прочие засмущаются или рассмеются… У меня было ощущение, что я умру от удушья в этой самой каюте. Ощущение, что это судно либо слишком велико, либо слишком мало, и так или иначе, я ничего не могу с этим поделать… Ощущение, что эти девять дней никогда не кончатся и при всем при этом они являются моим последним шансом. Последним шансом на что? Я нахожусь на пути к разладу, душевной неустроенности, скуке. Меня терзает одно сомнение… Терзает, – повторила она громким голосом. – Я провожу в терзаниях долгие часы. Зато сейчас, благодаря вот этому… – и она постучала ногтем по своей рюмке, – я пребываю в мире с Клариссой Летюийе, урожденной Барон, тридцати двух лет, с бесцветным лицом, с Клариссой Летюийе, алкоголичкой. И не стыдящейся этого!

– Но дело в том, что вы не являетесь алкоголичкой в собственном смысле слова. Что же касается бесцветного лица, то придется поверить вам на слово!.. Вы так замаскировали вашу бледность косметикой, мадам Летюийе… Во всяком случае, «Кларисса Летюийе: одинокая»… Да, такой вы мне видитесь!

– Одинокая богатая наследница… Это вам внушили многотиражные еженедельники, месье Пейра? Во всяком случае, я век буду вам благодарна за то, что вы взломали этот замок… И если я могу в дополнение к этому рассчитывать на вас, чтобы спрятать у вас в каюте несколько бутылок, и если вы соблаговолите назвать мне номер вашей каюты, то моя признательность определенно не будет знать границ. Как мне представляется, вы ведь не тот человек, который запирает двери на ключ?

Говорила она торопливо, зато ясно, четко, почти вызывающе. Без сомнения, это был голос представительницы семейства Барон. Однако Жюльен уже решил, что пусть лучше она будет противной, чем несчастной.

– Да, само собой разумеется, – заявил Жюльен, – я отдаю себя в ваше распоряжение прямо с завтрашнего дня! Номер моей каюты – сто девять.

Воцарилась тишина. И вдруг другим голосом – тем, которым она говорила, пока не выпила, – Кларисса спросила:

– А вы не будете раскаиваться? Или скорее… понадобится ли вам компенсация?

– Я никогда не раскаиваюсь, – заявил Жюльен, – и никогда не требую от женщин компенсации.

И он сказал правду.

Он скорее угадал, чем увидел, что Кларисса протягивает ему рюмку, и наполнил ее без лишних слов. Она ее осушила, встала и двинулась к свету, как ему показалось, твердым шагом. На мгновение он замер в неподвижности, затем прикончил свое виски и последовал за ней.