Женщина в зеркале

— А мне рассказывали, что…

— Да, Ханна, я в курсе. Конечно, мой коллега доктор Никиш успешно практикует его, поскольку в наше время антисептика и анестезия весьма усовершенствовались… Тем не менее…

— Доктор, сделайте кесарево! Позовите вашего коллегу Никиша. Пусть меня усыпят, вынут ребенка и снова зашьют.

— Велик риск инфицирования брюшной полости. А если начнется перитонит…

— О боже!

— Одна женщина из пяти умирает.

— Этот ребенок застрянет во мне, и мы оба умрем!

Он положил мне ладони на лоб. Он нахмурился, но глаза оставались ясными и добрыми.

— Успокойтесь, выслушайте меня, Ханна. Я не думаю, что ребенок весит шесть килограммов… Ваш вес имеет другую причину. Воды занимают у вас гораздо больше места, чем ребенок.

— Почему вы так думаете?

— Это очевидно! Когда я вас прослушиваю, я едва различаю плод.

Я облегченно вздохнула:

— Я доверяю вам, доктор.

Тейтельман ощупал мою спину и худые руки:

— Вы родите по-старинке, как все женщины в течение стольких тысячелетий. Вы без осложнений перенесли беременность, почему бы родам не пройти так же?

Я признала, что он прав. До сих пор по сравнению с другими у меня довольно редко случалась тошнота, я избежала и вздутия вен, и жжения в желудке. Франц ждал внизу, в фиакре. Я пересказала ему наш разговор, скрыв свой приступ малодушия, скорее преувеличивая похвалы врача в свой адрес. О, у меня потребность в похвалах! Это лишнее, ведь Франц меня так обожает, и все же, с тех пор как я ношу наследника Вальдбергов, я не упускаю случая, чтобы меня похвалили. Франц, как всегда, покрыл меня поцелуями, называя своим сокровищем, драгоценностью. Ох, Гретхен, стоит мне посмотреть на себя его глазами, как я кажусь себе волшебницей, существом, способным сделать жизнь ярче, насыщеннее.

Со слезами на глазах Франц спросил меня:

— Ну что, когда роды?

— На днях, счет пошел на часы.

— А точнее?

— Франц! Мы занимались любовью каждую ночь, а когда и несколько раз за ночь.

Он расхохотался, почти что покраснев. Я добавила:

— Меня удивляет, что некоторые женщины утверждают, будто знают день, когда они забеременели. Дело не в ясновидении, — скорее, это показывает, что посещения супруга были до такой степени редкостью, что их даты можно было записывать.

Потом мы заехали к тете Виви, ждавшей нас с горой сладостей. Сознаюсь, я не смогла устоять ни перед мраморным эльзасским пирогом, ни перед мандариновым пирожным.

— Осторожно, когда вы разрешитесь от бремени, дорогая, надо будет перестать объедаться. А то станете похожей на мою сестру Клеманс.

Я прыснула. Франц вскричал с выражением комического ужаса:

— Пощадите! Я женился не на тете Клеманс!

К твоему сведению, тетя Клеманс… как бы сказать? — упростила свою внешность. Она не только поперек себя шире, но у нее нет ни шеи, ни талии: мешок, увенчанный головой. К счастью, этот мешок одет по последней моде, а благодаря тому, что поверхность позволяет, в бантах недостатка нет.

Тетя Виви сделала вид, будто возмущена:

— Что? Вы не находите, что моя сестра очаровательна? Женщина, десятилетиями питающаяся пирожными из кондитерской «Захер», не может выглядеть плохо.

— Конечно, тетя Виви. Но все же ни одному мужчине не придет в голову ее отведать.

Она улыбнулась, как если бы Франц не съязвил в адрес ее сестры, а сделал ей комплимент.

Затем, вращая глазами, как ярмарочный факир, она достала что-то из складок своего платья.

— Ханна, милочка, вы хотите узнать пол вашего ребенка? Мой маятник предсказывает такие вещи.

Она размахивала серебряной цепочкой с подвешенным на ней зеленым камешком. Палец ее указывал на причудливое украшение.

Я непроизвольно напряглась.

Франц вмешался:

— Ханна, ну пожалуйста. Тетя Виви еще ни разу не ошиблась со своим маятником.

Виви покраснела — что было удивительно в женщине, так владеющей собой, — и подтвердила, кивнув:

— Действительно, никогда. Мой маятник всегда предсказывает верно.

Франц настаивал:

— У нас будет больше времени подумать об имени.

На этом последнем аргументе я сдалась.

Тетя Виви объяснила мне, что будет держать свой маятник в правой руке над моим животом; если он пойдет кругами, значит девочка; если будет раскачиваться вперед-назад, то мальчик.

Я прилегла на софу, мне подложили подушки под бока и локти; тетя Виви приблизилась. Поначалу маятник не двигался. В течение минуты мы смотрели на неподвижное устройство. Виви, приложив палец к губам, знаком велела мне ждать. Потом маятник пришел в движение. В течение нескольких секунд он неравномерно, хаотично подергивался. Он не мог решиться ни на что.

Виви удивилась. Франц тоже. Обычно маятник так не медлил. Тут я позволила себе прервать молчание, чтобы пересказать тете Виви то, что мне говорил доктор о большом количестве плаценты в моем животе.

— Может быть, поэтому ему трудно распознать пол?