Женщина в жизни великих и знаменитых людей

В феврале 1671 года Луиза бежала в монастырь св. Марии в Шальо. Это была последняя отчаянная попытка тронуть короля. Перед бегством она сообщила королю через друга своего, маршала Бельфона, что уходит от света, потому что потеряла милость короля, которому подарила свою юность. Король послал к ней Кольбера, и она вернулась. Долго плакала она на груди у Людовика. Оба были растроганы. Но недолго продолжалось новое счастье. Звезда Монтеспан всходила все выше и выше. К тону же красота Лавальер начала увядать, а две болезни, едва не сведшие ее в могилу, еще более отразились на ее внешности. Надо было вернуться в монастырь, на этот раз уже навсегда.

— Если меня там ожидают муки, — сказала она г-же Ментенон, которая тогда была еще воспитательницею детей Монтеспан, — то я буду вспоминать муки, которын заставляли меня здесь испытывать эти люди.

Она имела в виду Монтеспан и короля, которого продолжала любить. «Двор променять на монастырь, — писала она 8 февраля 1674 года маршалу, — для меня это не имеет звачения; но увидеть короля еще раз — вот моя забота и горе». Свидание состоялось, но ничего не принесло хорошего. Король холодно расстался с нею. Надежды больше не было и она могла с искренним сердцем сказать маршалу;

— Я вижу каждый день, что будущее не принесет мне здесь больше счастья, чем прошедшее и настоящее. Поэтому, как только двор уедет в конце апреля, я также удалюсь и пойду по священному пути, ведущему к небу.

Последний вечер в Версале (19 апреля 1675 года) провела она в комнате Монтеспан. Там же с нею попрощались принцессы. Рано утром следующего дня она выслушала мессу и, вся закутанная села в экапаж и поехала в монастырь кармелиток. Встретив настоятельницу, она ей с глубоким поклоном сказала, что вручает ей навсегда свободу, которою она так дурно воспользовалась до сих пор. Затем она приняла имя: сестра Луиза милосердная. Все было кончено. «Теперь, — писала по этому поводу принцесса Монпансье, — она уже забыта. Она превосходная невеста неба и, как говорят, у нее теперь много ума. Милость Божия творить больше, чем природа».

Но Лавальер не совсем была забыта. Если она удалилась от света, то свет сам врывался иногда к ней. Так, в 1676 году ее посетили королева и г-жа Монтеспан. Королева с участием спросила, действительно ли она так счастлива, как все говорят.

— Счастлива, — ответила она, — этого я не скажу, но зато я довольна.

При прощании Монтеспан у нее спросила.

— Имеете ли что передать королю?

Луиза на мгновение побледнела, но она овладела собою и сказала:

— Скажите, сударыня, что вам угодно.

В монастыре она вела строгий образ жизни и действительно старалась загладить грехи прошлого. Когда, в 1683 году, умер ее сын, граф Вермандуа, она первое время была безутешна, но потом неожиданно спохватилась. «Столько слез, — сказала она епископу, — по поводу смерти сына, рождение которого я недостаточно еще оплакала!». Какой образ жизни вела она, видно из того, что, как рассказывают, она целый год воздерживалась от воды, конечно, насколько было возможно. Такие испытания подорвали ее слабый организм. Она начала болеть. Мало-помалу она сделалась чистым воплощением любви к Богу. Когда она говорила о Божьей милости, голос ее, восторженный и страстный, проникал в душу. Там же в монастыре написала она книгу: «Размышления о милосердии Бога», проникнутую глубоко-религиозным настроением. Немудрено, что монахини считали ее святою, а когда она умерла, в 1710 году, им казалось, что тело ее благоухало и было окружено ореолом.

Из шестидесяти шести прожитых герцогинею Лавальер лет она тридцать пять провела в монастыре. Вольтер имел полное право воскликнуть: «Кто наказал бы такую женщину даже в том случае, если бы она совершила самый дурной поступок, тот был бы тираном, и тысячи женщин добровольно выбрали бы ее участь!».

Людовик равнодушно узнал о смерти своей бывшей возлюбленной. Она для него давно уже умерла и смерть ее явилась в его глазах только подтверждением совершившегося факта. К тому же ему в то время можно было думать не об одной Лавальер, большая часть жизни которой прошла в монастырском уединении. Он мог вспомнить еще и о маркизе Монтеспан, участь которой так живо напоминает участь несчастной герцогини.

Людовик и маркиза Монтеспан