Женщины Девятой улицы. Том 1

В итоге Гесс нанял Элен и поручил ей написать 20 обзоров по два доллара за каждый для апрельского выпуска журнала[1200]. Она подошла к делу с необычайным усердием. «Я шла, поднималась на пятый этаж и встречалась с каким-нибудь старым художником… В комнате было четверо детей, что-то булькало в кастрюле на плите… я видела не только картины, но и все страдания, которыми сопровождалось творчество», – вспоминала женщина. На каждое такое посещение у нее уходило не менее двух часов[1201]. Порой ей требовалось впихнуть в два абзаца, отведенные для одной рецензии, четыре года жизни и упорного труда художника. «Я относилась к делу очень серьезно. Я хотела вместить в эти два абзаца все, и мне приходилось хорошенько попотеть. Но это была отличная учеба, – рассказывала она. – Раньше, если я приходила на выставку и представленное там мне не нравилось, я могла фыркнуть и уйти. Но, если тебе надо написать рецензию на нее, ты обязан спросить себя: “А что именно ты имеешь в виду под этим своим фырканьем?” Теперь мне нужно было разбирать это неугодное произведение. И я обнаружила: анализ картины, которая на первый взгляд никуда не годится, представляет собой на редкость поучительное занятие»[1202]. Элен начала повсюду носить с собой блокнот и записывать все интересные мысли. («Правильное слово было для нее таким же важным, как возможность дышать», – говорила сестра Элен Мэгги[1203].)

Невероятный энтузиазм Элен не переставал удивлять Тома. Однажды вечером, около 17 часов, она уселась за пишущую машинку в кабинете ArtNews. Де Кунинг сказала, что хочет внести пару изменений в свою рецензию о художнике Рубене Накяне. Речь шла о его первой персональной выставке за несколько лет. Элен отлично знала, как много значил для него этот обзор. Постепенно кабинет опустел, и женщина вдруг поняла, что осталась одна в здании. «Когда Том Гесс на следующий день в девять утра пришел на работу, я как раз собиралась уходить. Он спросил с подозрением: “Но ты же не сидела тут всю ночь?”» Элен в ответ только рассмеялась и выбежала из комнаты, оставив коллегу в полном недоумении[1204].

Со временем художники начали считать роль Элен в ArtNews «фундаментальной» для понимания американского авангарда. Очень скоро она в корне изменила способ, с которым подходили к критике изобразительного искусства Том Гесс и, соответственно, остальные рецензенты ArtNews. В полном соответствии с ее философией Том как-то сказал одному начинающему критику: «Можно нападать на знаменитых, пинать мертвых. Но начинающих ты должен оставить в покое». А другого он учил: «Никаких сравнений, никакого профессионального жаргона из истории искусств, никакого бравирования громкими именами. Художник всегда звезда»[1205]. «Элен была частью нашего сообщества, но при этом связующим звеном с внешним миром. Ему она объясняла наше творчество, – сказал художник Пол Брэч. – Элен привела Тома Гесса в наш мир». Довольно скоро уже Том показывал де Кунинг написанные им рецензии, прося ее профессионального совета[1206]. «Он, обычно такой скептичный, когда речь шла о том, чтобы прислушаться к кому-то, восторженно внимал ей», – вспоминала Эдит Шлосс, которая тоже работала в ArtNews. Отношения Элен с Томом окончательно окрепли, когда он наконец познакомился с Биллом де Кунингом. Случилось это после первой выставки художника в галерее Чарли Игана. Его работы потрясли Тома до глубины души[1207].

Уверенность Элен в 1946 г. в том, что Билл уложится в двухлетний срок и что назначение конкретной даты побудит его закончить работы, оправдалась. За три дня до открытия его персональной выставки, 12 апреля 1948 г., де Кунинг с Чарли и Элен сидели на Кармин-стрит, придумывая названия для девяти черно-белых картин и одной цветной абстракции, которые Билл был готов выставить на суд публики. Они твердо решили присваивать название картине только по единодушному согласию всех трех. «Свет в августе» выступил данью любви Билла к Фолкнеру, но также, возможно, напоминанием о том слепящем свете в августе 1945 г., который, по словам де Кунинга, сделал из людей ангелов. «Орест» отражал миф о мстительном сыне, убившем свою мать и ее любовника. «Черная пятница» отсылала к самому мрачному дню в христианском календаре. Еще были «Цюрих», «Живопись», «Черная без названия» и так далее[1208].