Женщины Девятой улицы. Том 1

Впрочем, в том же году произошли два события, которые помогли Поллоку сместить фокус с алкоголя и вернуться к живописи. Во-первых, он начал проходить терапию у одного психоаналитика, последователя Юнга. Беседы с ним о бессознательном напомнили Поллоку о былом интересе к теософии. Во-вторых, он познакомился с Джоном Грэмом. Поллок прочитал статью Грэма «Примитивное искусство и Пикассо», опубликованную в Magazine of Art в 1937 г. Она так заинтересовала художника, что он начал искать знакомства с автором[426]. Это было совершенно нехарактерно для Поллока, который в трезвом состоянии был на редкость нерешительным и мучительно стеснительным. Но прочитанное в статье апеллировало напрямую к нему. Когда мужчины наконец познакомились, восхищение было немедленным и взаимным, невзирая на то что они были совершенно разными людьми. Грэм вошел в жизнь молодого человека в качестве нового наставника. Более того, Джексон видел в нем отца.

Если говорить о профессиональной жизни, то Грэм отучил Поллока от провинциальности Бентона и познакомил с парижской школой живописи. В личном плане Джон признавал дикость поведения Поллока, но не слишком беспокоился по этому поводу. Он считал, что гений в глазах общества в любом случае выглядит как нарушитель общепринятых норм. Грэм просто постарался помочь Джексону перенаправить свою безумную энергию с пьянства на творчество. По словам скульптора Дэвида Смита, Грэм вел список самых перспективных художников в Нью-Йорке, и к 1940 г. этот список возглавил Поллок[427]. Тот Джексон Поллок, с которым Ли познакомилась в конце 1941 г. Она ничего не слышала о его проблемном прошлом. Краснер знала только того, кого видела перед собой: приветливого, скромного человека, чьи картины ей ужасно понравились[428]. И она с энтузиазмом начала продвигать его интересы, но вскоре вынуждена была прекратить. Потому что вся жизнь остановилась.

В 1941 г. экономический кризис, мучивший страну более десяти лет, наконец закончился. Это чудо произошло во многом благодаря огромным усилиям американского правительства по модернизации оборонного комплекса и соглашению с союзниками США о поставках кораблей, танков и оружия, необходимых им для победы над Германией. Американская экономика встала на военные рельсы[429]. Германия же, казалось, относилась к поддержке Америкой ее союзников с абсолютной невозмутимостью. Гитлер подписал договор о взаимной обороне с Италией и Японией. К середине июня 1941 г. создавалось полное впечатление, что его уже никому не остановить. Германия контролировала восемь европейских столиц и территории от Северного Ледовитого океана до Крита в Средиземном море. И все же Гитлер еще не выполнил всего, что наметил. Теперь он нацелился на восток. Германия вторглась в Советский Союз 22 июня, и Москва из вечного коммунистического врага Америки превратилась в союзника в борьбе с фашизмом. Теперь и Сталин начал получать от США помощь[430]. В результате всех этих событий американская экономика за считаные месяцы перешла от затухания к резкому подъему. Бывшие безработные круглыми сутками трудились на предприятиях по всей линии военных поставок. Экономическое процветание, которого не было так долго, что об этой концепции практически забыли, возвращалось в страну с лихвой. Впервые за многие годы экономическое выживание перестало быть основной задачей среднестатистического американца[431].

За год до этого президент Рузвельт объявил первый призыв в армию в мирное время. При этом он уверенно обещал американцам в ходе кампании по своему переизбранию, что их «сыновья никогда не будут отправлены ни на какую войну за рубежом»[432]. Рузвельт провел страну через мрачные годы Великой депрессии, и доверие американцев к нему было настолько сильным, что его избрали президентом на третий срок. Это было беспрецедентно. Однако теперь всем было абсолютно ясно: обещание о войне президент не сдержит. Улицы Нью-Йорка уже заполнили толпы солдат и матросов, которые коротали время до отправки в части в бродвейских театрах или искали дешевой любви в итальянских борделях[433]. Их можно было в огромном количестве встретить в барах в Аптауне, Мидтауне и Гринвич-Виллидж. Там они дремали за стойками в ожидании новостей, которые, как все знали, придут непременно. И тогда им пора будет отправляться на фронт, сражаться с Гитлером. Жизнь в городе превратилась в сплошное напряженное ожидание. Нью-Йорк стал «метрополисом, окутанным туманом войны»[434]. Тем не менее многие американцы согласились бы с журналистом New York Times Расселом Бейкером, который описал свою юношескую реакцию на войну в Европе такими словами: «В огне горел не мой мир… Отделенная от него двумя великими океанами, Америка казалась неприступной. Я чем-то напоминал человека, который в ясную летнюю ночь видит далеко на горизонте сверкающие молнии и бормочет под нос: “Да там, должно быть, сильная буря”. Но это буйство стихии меня не касалось»[435]. Впрочем, в воскресенье 7 декабря 1941 г. шторм затронул Америку.