Женщины Девятой улицы. Том 1

Семьей Милтона Резника стали Билл и Элен. Он появился в их жизни в период, когда они решали, как спасти свой брак и возможно ли это в принципе. Вероятно, он даже помог им сохранить семью. Глядя на измученное страданиями лицо своего друга, совсем недавно такое красивое и ясное, супруги, возможно, осознали, насколько блекнут их проблемы по сравнению с тем, что пришлось пережить ему. Они любили друг друга, и это не изменилось. Но их любовь стала другой. Билл расстраивался и сердился. Элен же хотела свободы и настаивала на своем праве жить так, как ей нравилось, а муж этого желания не понимал. Но они смогли найти способ сохранить свой союз. Возможно, их путь был далеким от общепринятых норм. Но ведь ни сами супруги, ни люди, которых они любили и ценили, не были обычными и не следовали традициям. Билл и Элен являлись частью более широкого сообщества прекрасных, израненных душ, которые делали все для того, чтобы выжить и продолжать творить. Мазервелл назвал этот круг «духовным подпольем»[895]. По словам писателя Дуайта Макдональда, его члены доносили «скромные значимые истины до небольшой аудитории», передавая из уст в уста, а не «грандиозные пустые формулы до аудитории огромной»[896]. Первые годы брака де Кунингов пришлись на непростые послевоенные времена. Хотя со временем их жизненные пути разойдутся, все, кто знал эту пару, все равно будут считать их во многом единым целым. Но не в качестве семейной четы мистера и миссис Виллем де Кунинг, а как гораздо более прочный союз двух самостоятельных личностей — Билла и Элен. В середине 1940-х гг. они стали одним из двух центров притяжения для значительной части нью-йоркских абстракционистов, представителей движения, оказавшегося на пороге бурного развития. Во второй центр превратились Ли и Джексон Поллок.

Поворотный момент

Глава 13. 1919-й вернулся! [897]

У нас не было ни внешних ограничений, ни серьезных авторитетов, и никто не навязывал нам шаблона, по которому следовало жить. Мы создавали собственные связи с миром, и свобода была смыслом существования.

Cимона де Бовуар[898]

Художники и интеллектуалы, ставшие свидетелями обеих мировых войн, не переставали поражаться сходству между Нью-Йорком сразу после Второй мировой войны и Парижем около 1919 г., то есть после Первой мировой войны. «Говорят, история никогда не повторяется. Но в этом случае… если не детали, то атмосфера, характер, судя по всему, те же самые, — писал философ Уильям Барретт, который много общался с художниками, изучал их и считал друзьями. — Впереди нас явно ждал период блеска и процветания, хоть мы и не могли предвидеть, как именно все будет». В 1946 г. в художественно-литературной среде царил настрой «предельной серьезности»[899]. Люди просто не могли не думать о том, приведет ли конец последней мировой войны к появлению книги, способной составить достойную конкуренцию «Улиссу» Джеймса Джойса, и начнут ли из нью-йоркских художественных мастерских выходить произведения искусства столь же великие, как работы представителей парижской школы. «Всех охватили чувства возвращения к жизни, потрясающего энтузиазма и любопытства, даже несмотря на ощущение неотвратимого рока, порождаемое только что закончившейся войной, — объяснял писатель Анатоль Броярд. — Нам предстояло совместное увлекательное приключение, связанное с попыткой быть или стать писателями либо художниками»[900].