Женщины Девятой улицы. Том 1

Сегодня создается впечатление — но это лишь впечатление, — что ближайшее будущее западного искусства, если таковое вообще есть, зависит от происходящего в этой стране.

Клемент Гринберг[952]

На протяжении лет шести, начиная примерно с 1946 г., Ли, Клем Гринберг и Поллок объединяли усилия в одном предприятии, которое, возникни оно в начале XXI в., называлось бы, скажем, «Корпорация Джексона Поллока». Ли и Гринберг считали Поллока величайшим художником своего поколения, даже лучшим художником США за все время их существования. Они охотно и с готовностью расходовали время и энергию на его поддержку. И она состояла не в чем ином, как в продвижении работ Джексона на рынке предметов изобразительного искусства. Но по тем временам такой подход был совершенно новым и непривычным. Другие жены тоже помогали своим мужьям-художникам, но в основном тем, что ходили на работу и обеспечивали их средствами к существованию. А те, в свою очередь, могли заниматься живописью или скульптурой. И у других критиков и искусствоведов тоже были любимые художники, но они редко соглашались поставить на кон ради них свою репутацию так же смело, как это сделал Гринберг ради Поллока. В сущности, Ли и Клем невольно формировали две основные роли для будущих профессионалов в сфере искусства: менеджера и специалиста по связям с общественностью.

Ли познакомилась с Гринбергом в 1937 г. на литературной вечеринке в квартире Мэй Табак и Гарольда Розенберга[953]. Клему тогда исполнилось 30 лет. Он был на год старше Ли и, как и она, происходил из семьи евреев-иммигрантов (только его родители были польскими евреями; они приехали в США из Литвы). Гринберг родился уже в Бронксе, но потом отец перевез семью в Виргинию, где открыл по франшизе фирменный магазин одежды. А значит, когда Клем вернулся в Нью-Йорк, у него был южный акцент, гармонировавший с его мироощущением и внешностью ничуть не лучше скверно подобранного костюма. Рано полысевший, с вечной сигаретой в руке и карими глазами, живость которых отражала непрекращающееся движение его мыслей, Клем был активным, беспокойным и любил поспорить. Словом, он относился к интеллектуалам того типа, которых могла удовлетворить только среда Манхэттена[954]. Еще подростком он заинтересовался искусством, но потом прекратил творить из-за личного кризиса. Затем парень попробовал свои силы в поэзии. Однако его карьера и на этой ниве скоро закончилась. Ведь первое же опубликованное юношей стихотворение оказалось плагиатом. Клема привлекал бизнес, но при этом он не хотел, чтобы его жизнь хоть сколько-то походила на банальное существование практичного предпринимателя. Блестящий, воинственный, а порой даже склонный к эмоциональному насилию, он видел свое место только среди творческих людей. Клем верил, что удовлетворить его может только жизнь интеллектуала. В итоге через своего двоюродного брата он влился в кружок Гарольда Розенберга, состоявший из подобных людей. Через них Гринберг со временем познакомился с Ли[955].

Клем тогда был разведен и имел одного сына. Он работал в Таможенной службе США в нью-йоркском порту и вел жизнь холостяка в Гринвич-Виллидж. Иными словами, он существовал в непосредственной близости от художников, но частью их мира не был. Эту ситуацию изменила Ли, представив Гринберга своим друзьям-коллегам. Судьбоносным для Клема стало знакомство с Гансом Гофманом и посещение его пятничных вечерних лекций[956]. (Не зря Клем называл Ганса «по всей вероятности, самым значимым преподавателем искусства среди наших современников»[957].) Счастливая комбинация интенсивного погружения в мир расцветающего современного искусства Нью-Йорка с жадным чтением через два года привела к тому, что Клем Гринберг начал формулировать новую эстетическую теорию. Он представил ее публике в статье, написанной в 1939 г. для журнала, в котором в то время печатались самые яркие звезды интеллектуальной вселенной Нью-Йорка, — Partisan Review. Статья под названием «Авангард и китч» в одночасье сделала Гринберга знаменитостью как среди авторов, так и среди художников[958].