Женщины Девятой улицы. Том 2

Казалось, открытие выставки в «Новой галерее» снежным днем 14 января 1952 г. меньше всех радовало саму художницу. Джоан обезумела от страха[1216]. Прошел не один год с тех пор, как женщина последний раз оказывалась в центре всеобщего внимания. Не растеряла ли она свой талант к самопрезентации и общению с публикой? Перспектива того, что ее картины будут обсуждать десятки художников, пугала Джоан несравнимо сильнее, нежели некогда необходимость радовать взор зрителей или судей из средней зоны на хоккейном матче. На открытие выставки Митчелл явился весь «Клуб», равно как и младшее поколение художников (кроме Ларри, который отсыпался, перебрав с героином)[1217]. Джоан была лично знакома почти со всеми художниками, и многие из них раньше видели ее работы в мастерской. Тем не менее представить на всеобщий суд сразу 16 картин на первой персональной выставке в Нью-Йорке означало для художницы ту степень публичности, которую она едва могла вынести. Не облегчало страданий Джоан и то, что она решила нарядиться на открытие экспозиции как респектабельная юная леди, коей ни в коем случае не являлась. Митчелл надела корсаж, элегантное платье и тщательно уложила волосы. Ей было не более удобно, чем какому-нибудь грузчику, додумайся он нарядиться в корсет и встать на каблуки. Скорее всего, такой наряд Джоан был данью ее уважения родителям. Каждый месяц они присылали художнице деньги на жизнь, чтобы она могла спокойно творить. Конечно же, Митчеллы приехали на открытие выставки отпраздновать достижения своей талантливой дочери[1218]. И это столкновение двух совершенно разных миров только усиливало тревогу Джоан. Та девушка, какой она когда-то была, встретилась лицом к лицу с женщиной, которой она стала, и это знакомство проходило нелегко.

На счастье, у Джоан была отличная поддержка и до, и во время выставки. Барни, несмотря на угрозы развестись с ней, заплатил за каталог для экспозиции и нанял поэта и известного критика Нико Каласа написать эссе о ней[1219]. Лео Кастелли помогал Джоан развесить работы в галерее так, чтобы они выглядели наиболее эффектно[1220]. Митчелл поддержали и коллеги-художники. В частности, Пол Брэч написал рецензию о выставке для Art Digest, а Боб Гуднаф — для ArtNews[1221]. Поддерживали дебютантку и ветераны вроде Элен, чья похвала доставила Джоан особую радость[1222]. Сам факт, что де Кунинг явилась на открытие выставки молодой коллеги, свидетельствовал о ее благосклонности к Джоан. В ноябре Элен, поскользнувшись на заледеневшей луже у Эмпайр-стейт-билдинг, серьезно сломала ногу. Ее привезли в галерею в инвалидной коляске и с ногой, закованной в гипс. (Коляску толкала Эрнестина, а по ступенькам — при необходимости — поднимал Джонни Майерс[1223].) Очевидно, подобные обстоятельства, да еще и в разгар снежной зимы, многих заставили бы остаться дома. Но не Элен. Сложный перелом был препятствием, которое она проигнорировала, взмахнув по обыкновению рукой и стряхнув пепел со своей извечной сигареты. Она не пропустит дебют Джоан ни за что на свете.

Картины, покрывавшие стены «Новой галереи», напоминали взрывы, застывшие в пространстве и времени. Они не расширялись и не уходили в бесконечность, как полотна Поллока, и не обживались на поверхности холста уверенно и властно, как у Билла де Кунинга. Холсты Джоан были такими же противоречивыми, как и она сама. Жесткость и напористость острых осколков цвета в сочетании создавали образы, на удивление приятные и умиротворяющие. Ее картины одновременно находились в движении и были совершенно статичными. Несчетное количество, казалось бы, случайных мазков на самом деле были тщательно продуманы. А еще живопись Джоан отличалась радостным энтузиазмом, которого явно недоставало художникам старшего поколения, уже нашедшим свой стиль. Творческое становление двадцатишестилетней Джоан было далеко от завершения. Ее стиль еще не стал определенным — как такового, его пока еще не было. И в этом Джоан и ее сверстники-художники порой признавались в моменты особого разочарования. Но она, безусловно, была на верном пути. Страсть, с которой женщина подходила к творческому поиску, расцвечивала ее полотна особенно яркими и живыми красками. А еще в картинах Джоан чувствовалась сила — в ней самой чувствовалась сила: в ее руках, в ее видении. Ни один человек, посетивший ее первую персональную выставку, не стал бы оспаривать ее право называться художником.