Среди тех, кому в «Красном доме» было словно медом намазано, оказался Джексон Поллок. В конце 1950 г. он снова начал пить и с тех пор провозглашал каждый очередной год худшим в своей жизни. Причем, как это ни печально, следующий год всегда превосходил по этому критерию предыдущий. В 1954 г. Джексон был на грани отчаяния. За целый год он написал всего одну картину, а на его февральской выставке в галерее Джениса не продалось ни одной работы[2033]
. Изучив десять картин, висевших на стенах галереи, Клем покачал головой и сказал другу-художнику, которого когда-то провозгласил гением, что тот «потерял стиль». Поллок ответил на это мрачным полуобещанием-полупредупреждением, заявив Клему, что на этот раз «вообще не собирается выходить из запоя»[2034]. По словам Ли, Джексон каждый день уходил в свой сарай и разжигал там старую печь, надеясь, что к нему вот-вот вернется вдохновение и он сможет писать[2035]. Но муза обходила его стороной. Совершенно раздавленный, Поллок страшно злился на самого себя, на людей, которые слишком много ждали от него, и на жену, чересчур давившую на него, как ворчали некоторые парни из их окружения. После бездарно проведенного дня Джексон на закате возвращался в дом в поисках утешения, которое давно уже находил только в одном месте — на дне бутылки.К счастью для Ли, в тот невероятно трудный год она подружилась с молодой двадцатишестилетней женщиной, которая вместе с мужем и двумя маленькими детьми переехала из Парижа в переоборудованный сарай в Спрингсе. Пэтси Саутгейт была писательницей, а ее муж Питер Маттиссен — одним из учредителей литературного журнала Paris Review[2036]
. Они поселились на Лонг-Айленде, и Пэтси часто прогуливалась с коляской до Файерплейс-роуд, надеясь познакомиться с соседями. Так она встретила Ли, которая, по словам Саутгейт, находилась «на грани коллапса»[2037]. Пэтси рассказывала:Я решительно встала на сторону Ли; я была абсолютно убеждена в том, что
И Пэтси инициировала миссию по спасению Ли. Она навещала соседку почти каждый день и учила водить машину в обмен на уроки живописи. Скоро, впрочем, Пэтси поняла, что это не ее, и бросила тщетные потуги. А вот Ли, у которой тоже совсем не получалось водить, не сдавалась[2039]
. После множества попыток она все же сдала экзамен по вождению и получила права. «Она вырвалась из плена: теперь она могла ходить по магазинам, встречаться с друзьями, сама за себя принимать решения, — сказала Пэтси. — Джексону очень не нравилось, что я учила ее водить. Ведь если у человека есть автомобиль и права, то он независим. Думаю, ему этого совсем не хотелось»[2040]. Сама природа уникально подготовила Пэтси к тому, чтобы дать Джексону отпор ради блага Ли. Это была высокая и стройная женщина. Один писатель описал Саутгейт как «блондинку вплоть до ресниц», а Фрэнк назвал ее «Грейс Келли Нью-Йоркской школы»[2041]. Благодаря своим «васильково-синим глазам» и светлой, гладкой и чистой коже она выглядела такой свежей, такой ошеломляюще естественной, что с первой минуты обезоруживала любого мужчину[2042]. А еще она была матерью, а эту разновидность женщин Джексон особенно почитал. Словом, перед Пэтси он оказался совершенно беззащитным. Да, художник не одобрял ее вмешательство в их семейные дела на стороне Ли, но практически ничего не делал, чтобы ее остановить. И Пэтси в корне изменила ситуацию в доме Поллоков. Ли начала с огромным энтузиазмом работать у себя в мастерской, где она по-прежнему занималась коллажами. Но, помимо этого, у Краснер появилась весьма активная социальная жизнь, во многом благодаря молодой женщине, которая при этом отнюдь не жалела Ли, а, напротив, видела в ней образец для подражания[2043].