Женщины Девятой улицы. Том 2

Ее замешательство было вполне оправданным. Очень немногим художникам, особенно молодым, удается приспособиться к превратностям карьеры и требованиям творческой жизни. (Грейс в свое время обратилась с этой проблемой к Вирджинии Вулф, которая определяла ее как «потребность художника одновременно жить в двух мирах»[2153].) Но вот для расстройства особых оснований не было. Несмотря на пострадавшее из-за музейных разочарований эго Грейс, к осени 1954 г., всего в 32 года, она занимала весьма завидное положение и с точки зрения признания, и в плане коммерческого успеха. В своем поколении художников Грейс Хартиган стояла особняком; таких вершин достигла она одна. Никто больше не распродавал все картины на выставке и не был автором экспонатов в двух из трех нью-йоркских музеев, выставлявших современное искусство. Даже по сравнению с большинством художников первого поколения дела Грейс шли очень даже неплохо. Если использовать в качестве мерила успеха продажи, то в 1954 г. она продала работ на 5500 долларов, совсем чуть-чуть недотянув до 7000, заработанных за тот же период Биллом де Кунингом[2154]. Ее восхождение к вершинам славы было ярким и не осталось незамеченным. Телефон художницы разрывался: репортеры из журналов, в том числе из Newsweek и Glamour, непрерывно звонили с просьбами об интервью[2155]. «Последние несколько дней я одной рукой пишу, а другой пытаюсь держать дверь закрытой, чтобы отгородиться от внешнего мира. Телефон разрывается постоянно! — писала она в дневнике в ноябре. — Боже мой, как знаменитые вообще находят время для того, чтобы продолжать работать?»[2156] В течение нескольких недель, кроме участия в групповой выставке в «Тибор де Надь», Грейс попросили отправить пять картин на экспозицию в Миннесоте, еще одну — в Музей американского искусства Уитни, на важную ежегодную выставку, и еще 14 — в престижный женский Вассар-колледж. В последнем было решено устроить персональную экспозицию работ «Грейс (Джорджа) Хартиган(а)»[2157].

Грейс привлекала всеобщее внимание не только своим несомненным талантом, но и тем, что представляла собой поистине удивительный феномен — почти невообразимую доселе комбинацию успешной, молодой, независимой американки и профессионального художника. Хотя в этом замечательном образе, созданном в значительной степени усилиями Джонни Майерса, упускался один важный момент: чтобы достичь своего уникального статуса, Грейс избавилась от всех сложностей, возникающих в ходе нормальной человеческой жизни. В частности, она практически отказалась от единственного сына. В то время как Джексон Поллок (если, конечно, не считать его алкогольных психозов) олицетворял новую породу американца, «причесанная» для массового потребления версия Грейс представляла собой американку нового образца. Сильная и «сделавшая себя сама», она была лишена как плохо воспринимаемой массами претензии на исключительность, так и малопонятной эксцентричности. А ведь именно их многие люди изначально ожидали от женщины, которая посвятила свою жизнь живописи или скульптуре. Джексон выглядел как обыкновенный американец, доказывая тем самым, что заниматься искусством может человек из любого социального слоя. Грейс же олицетворяла собой освобожденную версию самой обычной американки. Она даже говорила с акцентом жительницы Нью-Джерси!

Когда Грейс произносила речь по случаю открытия ее персональной выставки в Вассар-колледже, она вдохновила аудиторию с первого момента появления на сцене. Одна студентка впоследствии вспоминала, что ее до глубины души поразила уверенная, неженственная походка Грейс. Другую потрясло само ее выступление. Художница говорила просто, щедро приправляя свою речь словечками и фразами, на которые никто не обратил бы внимания в «Кедровом баре», но которые шокировали аудиторию женского колледжа из ассоциации «Семь сестер»[2158]. «Я была просто ослеплена, — признавалась будущий известный искусствовед Линда Нохлин, слушавшая в студенчестве то выступление Грейс, — потому что, знаете, мы все были в строгих юбках, а она пришла в голубых джинсах, заляпанных краской, да еще и курила в течение всей речи. Она вообще была просто изумительной. Я имею в виду, она выглядела как настоящий художник». Для Нохлин Грейс словно «зажгла свет». Она стала еще одним доказательством того, что женщина «способна на все, буквально на все»[2159].