Женщины Девятой улицы. Том 3

…прийти в «Кедровый бар», чтобы встретиться с Грейс

Я должен зашнуровать свои мокасины
и забыть мелкие библиографические данные разочарований
муку и силу
ради этой неослабной честности
эту охранную грамоту на случай непредвиденных обстоятельств и несчастий, но как же ярко горит
свеча, поднесенная к окну, у нее два пламени
и, возможно, орды последователей под дождем молодости
как под небосводом ты находишь сердечко губной помады или презерватив
оставленный чередой
обобщенных интуитивных ощущений
именно в тот период великого итальянского искусства, когда все подражают Пикассо
кто-то только что подтолкнул меня к По
в Энн-Арборе трава покоричневела на солнце
в мокрую ночь заметны последствия и ясны предупреждения
каталог идиотизма и страха диктует это письмо
и оно подписано «Фрэнк»
но пока мне не стоит его
отправлять[848].

По вполне понятным причинам 1959 год закончится выставкой под названием «Хартиган и Риверс с О’Харой» в галерее «Тибор де Надь». На ней демонстрировались результаты сотрудничества двух представителей визуального вида искусства с мастером слова Фрэнком: серия литографий Ларри и Фрэнка под названием «Камни» и серия Грейс и Фрэнка «Апельсины», созданная в 1952 году[849]. Лоуренс Кэмпбелл из ArtNews назвал работы Грейс и Ларри данью уважения к Фрэнку[850]. На самом же деле они были данью уважения к их общему прошлому и глубочайшей дружбе. Благодаря той выставке Грейс вновь пережила счастливые времена, прежде чем навсегда оставить в прошлом эту сцену — и того человека, которым она на ней была, то есть звезды мира искусства.

Джоан пошла еще дальше. В 1959 году она отдала ключи от своей мастерской на площади Святого Марка Фрэнку и Джо Лесеру и уехала в Париж[851]. Еще раньше она решила, что Франция станет ее постоянным домом и что она будет писать только там. Друзей этот шаг сильно удивил, ведь карьера Джоан в Нью-Йорке была в тот период на взлете: Музей современного искусства как раз начал включать ее работы в крупные выставки.

«Она тогда окончательно развелась с Америкой, — сказал Барни спустя десятилетия. — Для меня это по сей день остается загадкой»[852]. Возможно, Джоан предпочла уехать потому, что нью-йоркская среда стала слишком уж безумной. «Мои взаимоотношения с миром искусства тесными не назовешь, — объясняла она, — и осуществляются они в основном через отдельных людей. Я люблю живопись и потому хожу в галереи, в музеи и в дома других художников, но мир искусства как таковой меня никогда не интересовал»[853].

Джоан всегда хотела от жизни очень немного. Она хотела писать («Я одержима живописью, это как болезнь»[854]). Она хотела любви («Я так сильно хочу любить и не ненавидеть; думаю, больше всего мне надо, чтобы кто-то любил меня»)[855]. И она хотела «одного ребеночка» и мужчину, который разделил бы с ней ответственность за него[856]. Это был простой рецепт счастья, и Джоан решила, что лучше всего воплотить его в жизнь во Франции.

Со временем Джоан так понравилось работать в парижской студии Пола Дженкинса, что она даже оценила ее у риелтора. Но Пол наотрез отказался продавать помещение, а Джоан отказывалась съезжать[857]. Полу пришлось купить билет, морем добраться из Нью-Йорка до Франции, прийти в собственную квартиру и улечься в кровать. Джоан с Риопелем вернулись и обнаружили под одеялами хозяина. Пол заявил им: «Все кончено». Он победил[858].

У Джоан не осталось выбора — пришлось подыскать себе другое место. Настоящая драгоценность обнаружилась в старинной конюшне по адресу: улица Фремикур, 10 — между Военной школой и Эйфелевой башней. Джоан арендовала на 15 лет чердак и затеяла большой ремонт, чтобы превратить помещение в огромную мастерскую с жилой частью. Внизу был просторный гараж, который мог бы вместить все автомобили Пола, а на самом чердаке нашлось достаточно места для трех собак Джоан[859].