В последние месяцы её жизни, когда ей уже требовалась помощь буквально во всём, мама заметила мне, что уже смирилась с необходимостью принимать помощь, за которую всегда благодарна. «Если человек от кого-то зависим, он становится смиренным», — призналась она. И после паузы, в которую сказанное всё крутилось в её голове, добавила: «Но скромность не отменяет тщеславия». Насколько позволяла обездвиженность, она всегда одевалась элегантно. Когда вставала утром и ложилась спать, её целиком натирали увлажняющим кремом, дважды в неделю приходил парикмахер, чтобы вымыть и уложить волосы. Мама ежедневно делала макияж, хотя и осторожно, «потому что нет ничего смешнее аляповатой старухи», — как говорила она сама. В девяносто с лишним лет отражение в зеркале её устраивало. «Я неплохо выгляжу, несмотря на возрастные изменения не в лучшую сторону. Те мои немногие подруги, которые ещё живы, выглядят как игуаны».
От мамы я унаследовала самонадеянность, но многие годы прятала её глубоко в себе, пока не смогла избавиться от живущего во мне голоса деда, который насмехался над людьми, притворяющимися теми, кем на самом деле они не являются. Туда же входили и помада с лаком для ногтей, ведь никто не рождается с накрашенными ртом и ногтями.
В двадцать три года у меня были светлые пряди — этот вошедший в моду знаменитый стиль балаяж. Дедушка спросил меня, а не помочился ли случайно кот мне на голову. Пристыженная, я несколько дней его не навещала, пока он не позвонил, чтобы узнать, что со мной случилось. Он больше не говорил о моих волосах, и я поняла, что на эту ситуацию вообще не нужно обращать внимания. Возможно, после этого случая я начала рассматривать самонадеянность не как грех, чем она, несомненно, была для дедушки, а как безобидное удовольствие, которое может быть таким, если не воспринимать его всерьёз. Я не жалею, что тогда мне позволили так поступить, но признаю, что стремление к идеалу стоило мне энергии, времени и денег, пока я, наконец, не поняла, что единственно разумный вариант — выгодно пользоваться тем, что мне дала сама природа. А дала мне она не так уж и много.
Мне не хватает физических характеристик Панчиты, поэтому моей самонадеянности требуется дисциплина в больших дозах. Я вскакиваю с кровати за час до подъёма остальных домочадцев, чтобы успеть принять душ и привести лицо в порядок, потому что спросонья я выгляжу как отметеленный боксёр. Макияж — мой лучший друг, а правильно подобранная одежда помогает скрыть недостатки тела, которые, кажется, в ней исчезают сами собой. Я избегаю гнаться за модой, поскольку это рискованно. На некоторых старых фотографиях я стою беременная на седьмом месяце в мини-юбке и взлохмаченными волосами, словно бы на мне сразу два парика. Быть модной мне не идёт.
Такой чванливой женщине, как я, стареть непросто. Внутри я по-прежнему соблазнительница, но никто этого не замечает. Признаюсь, что меня несколько обижает оставаться в стороне, я предпочитаю быть в центре внимания. Я хочу и далее быть чувственной женщиной — в конкретных пределах — и ради этого очень важно ощущать себя желанной, хотя в моём возрасте это даётся нелегко. Вообще говоря, за чувственность отвечают гормоны и воображение. Я пью таблетки и ими заменяю первое, а второе меня пока не подводит.
Почему же столько странностей с моей внешностью? Куда спрятался феминизм? А он доставляет мне такое удовольствие. Мне нравятся ткани, цвета, макияж и приводить себя в порядок каждое утро, хотя значительную часть времени я провожу на чердаке и пишу письма. «Тебя никто не видит, но тебя вижу я», — философски заметила моя мать, и это касалось не только внешности, но и глубинных особенностей моего характера и поведения. Это мой личный способ противостоять дряхлости. Меня очень поддерживает то, что я могу рассчитывать на возлюбленного, который видит меня сердцем, для Роджера я — супермодель, правда, супермодель-коротышка.
Шли годы, и менялось моё представление о чувственности. В 1998 году я написала книгу об афродизиаках, иными словами, о средствах, помогающих вспомнить о чувствах, которую было естественно назвать
Афродизиаки разработали в таких странах, как Китай, Персия или Индия, их представителям мужского пола нужно было удовлетворять нескольких женщин. В Китае благосостояние народа измерялось количеством детей, рождённых у императора, у которого для этих целей было множество юных наложниц.