Женщины, которые меня… научили готовить

Наверное, эта вызывающая наглость и спровоцировала меня на шаг, который показался мне тогда опрометчивым и безумным, но который, как выяснилось позже, подарил нам несколько лет по настоящему счастливой жизни.

Проходя мимо меня к стеклянной двери душевой, Марина, как мне показалось, нарочито грубо отодвинула меня, явно не желая, чтобы я попал в объектив камеры. Я машинально схватил ее за кисть руки, держащей телефон.

– Ты не охамела? – прошипел я, и пальцы мои вдруг побелели и стали сжиматься, словно челюсти питбуля.

– Отпусти! – Марина попыталась вырваться, но рука моя крепко держала кисть. – Слышишь, отпусти!

– С чего это? – Битва перешла наконец-то в рукопашную, в которой, как известно победа всегда на стороне того, кто ударил первым. – Ты разве не специально подошла? Не хватает крепкой мужской руки?

– Да, не хватает, – вдруг с придыханием сказала Марина и практически вплотную приблизилась ко мне, но вместо поцелуя прошипела:

– Нет знакомого мужика? Достали бабы и соплежуи вроде тебя.

Красивое лицо вдруг исказилось отвратительной гримасой, а глаза остекленели. Это явно была не Марина, а какое-то существо, завладевшее её телом.

– Сейчас позову, тварь, – я принял условия игры и шепот перешел на громкий рык, – только не благодари потом.

Мне вдруг отчетливо захотелось доказать ей, что никакие лесбийские утехи на сравнятся с нормальным здоровым сексом с мужчиной.

Легко, словно часто это делая в свободное от работы время, я вывернул ее руку за спину и локтем надавил на позвоночник. Не в силах терпеть боль, Марина подчинилась силе и медленно, почти с готовностью, опустилась на колени. Лежавший под ногами желтый рюкзак оказался как нельзя кстати, и я подоткнул его под Марину так, что она очутилась на нем, словно неуклюжая наездница. В этой неуклюжести был своеобразный шарм и, не дав ей возможность принять соответствующую статусу независимой женщины позу, я быстрым и, как мне показалось, элегантным движением второй руки расстегнул ее платье…

* * *

– А тебе не кажется, что это ты охамел? – поднимаясь с колен, с деланным возмущением спросила она.

– Кажется, – твердо ответил я. – А тебе не кажется, что я могу себе это позволить?

И она и я знали, что право я имею. Именно поэтому я позволил себе то, что не мог бы позволить в других обстоятельствах, а она смиренно, но не без удовольствия это приняла. Ей хотелось быть наказанной, ей этого не хватало в нынешней жизни, и она явно меня почти провоцировала на насилие.

Я пошел в душ смывать с себя бессильную злобу, приступ ненависти к себе, нелюбовь к отелю и презрение к Каннам.

– Можно к тебе? – Она поскреблась в стеклянную дверь.

Я понимал, что это очередное испытание, которым самка богомола пытается вернуть меня в категорию корма. Стоит мне согласиться, как она вновь почувствует свою силу и уже не даст мне второго шанса. Голова моя будет откушена еще до ужина. Откушена и выброшена на помойку.

– Нет, нельзя. Я моюсь.

– Я могу помочь тебе. Позволь мне помыть тебя?

– Нет. Сейчас я выйду и мойся, сколько хочешь.

Мне нравилась моя роль. Я выполнил все, приличествующие настоящему мужчине, шаги по подавлению непокорной самки.

Выйдя из душа в полотенце, я постарался максимально расправить плечи и втянуть до позвоночника живот.

– У тебя нет ничего святого, – сказала она.

– У тебя зато есть. Ты никого не любишь, кроме самой себя. Ни меня, ни ее, ровным счетом никого! Мы все нужны только для того, чтобы ты могла нами пользоваться.

– Нет! – закричала она. – Неправда! Я люблю!

– Кого? – я повернулся к ней и стал надевать белую рубашку, но, заметив, что она сильно помялась в чемодане, остановился. – Ты сама не можешь сказать, кого из нас ты действительно любишь. Всё потому, что любовь – не твоя сильная сторона. Твоя сильная черта – страх. Ты хорошо себя чувствуешь только тогда, когда боишься. Вот и сейчас, во время секса, ты по-настоящему расслабилась только тогда, когда я потерял над собой контроль и чуть не убил тебя. Не от страсти, а от ненависти к тебе. Может, это детская травма?

– Неправда! – вскричала она. – Я ненавижу бояться. Я хочу добра и тепла, хочу нормальной семьи и дома. А вы, – она перешла на истерические рыдания, – вы все, вам только одно нужно. Чтобы я, как красивая кукла, была рядом и посылала вам воздушные поцелуи!

Поцелуи эти, были явно из ее совместной жизни с Полиной. Не зная подробностей, я понимал, что они тяготят Марину и решил атаковать этот вражеский редут.

– Поцелуи? Какая пошлость! Я никогда не просил тебя посылать мне какие-то поцелуи. Мне были абсолютно безразличны твои нежности! Я терпел их, потому что считал, что для тебя это символ вашей бабьей удачи, что-то сродни штампу в паспорте. Поэтому не надо уранивать меня со своей примитивной сущностью! Это ты пытаешься выбрать между мужчиной и женщиной, и решаешь, кто из нас может создать тебе комфортное пространство. Тебе по большому счету наплевать на каждого из нас. Ты же через год даже имен наших не вспомнишь, мы для тебя, как шприцы для наркомана – только резервуары для введения удовольствий!