Женщины, которые меня… научили готовить

– Ты отвратителен! – сказала она печально, тем не менее интонацией признав мою безоговорочную победу в этом раунде.

– Прекрасно! – сказал я. – Я счастлив. Но раз ты решила поменять меня на свои слащавые знаки фальшивых чувств, в этой поездке, будь любезна, – я вытащил утюг и мысленно запустил его в голову Марины, – заткнись, помойся и погладь мне рубашку.

Она в нерешительности постояла в проеме комнаты, пытаясь найти какие-то, казавшиеся ей важными аргументы, которые свидетельствовали бы о моей гнусности. Но силы были неравны. Я был чист, широкоплеч и в моих руках блестел утюг. Она покорно опустила голову и скрылась за стеклянной дверью душевой.

Безоговорочная победа! Я двинул крепко сжатым кулаком в челюсть воображаемой Полины.

* * *

Ресторан Astoux et Brun является таким же знаковым местом, как набережная Круазет, казино или Дворец фестивалей. Самые дешевые устрицы, великолепное розе и постоянная очередь на вход не требуют дополнительных аргументов. Прочитав про этот ресторан еще дома, я отчаянно пытался забронировать место на двоих, забрасывая почтовый ящик несчастных рестораторов письмами о своей грядущей свадьбе и желании сделать предложение именно в их ресторане.

Надевая тщательно отглаженную Мариной белую льняную рубашку, я еще не догадывался о формате ресторана, поэтому готовился к визиту основательно. Если бы я тогда знал, что Astoux et Brun представлял собой обычную харчевню на двух этажах с примитивным интерьером, еще более примитивной посудой и совсем уж примитивным вином, то, скорее всего, поискал бы более торжественное место. Но! Там действительно были устрицы. Их было много, стоили они недорого и пройти мимо такого места было нельзя.

Но пока я всего лишь намеревался отпраздновать победу мужского традиционного секса над суррогатными подделками, поэтому одевался празднично.

– Я иду ужинать. Ты пойдешь? – Господи, как я произносил эти слова! Они словно семечки сыпались из полной ладони, и мне их было совсем не жалко. Я прекрасно понимал, что идти Марине некуда, и она послушно поплетется за мной, но мне хотелось насладиться этими трофеями.

И теперь она, предав меня в первый же день, лежит на одном из самых дорогих пляжей Франции, пьет шампанское и, вполне вероятно, пишет о своих впечатлениях подруге да еще и строит глазки загорающим рядом французам. А я, борец за справедливость и честность в отношениях, уныло бреду по набережной, и голова моя занята только мыслями о ней.

Она кивнула. Как после хорошего первого секса с женщины мгновенно спадает стыд, так с Марины после относительно жесткого насилия спала спесь и независимость. Правда теперь в её глазах я заметил совершенно новые оттенки ненависти и бессильного отвращения. Подавление ее лесбийского увлечения стало только началом комплексного лечения. Сейчас начался период ненависти к врачу, успокоил я себя.

– Собирайся, я подожду тебя внизу, – я на секунду остановился у двери и ехидно заметил, не в силах сдержать порыв, – тебе, наверное, надо поговорить с кем-нибудь, рассказать, как это бывает.

Марина метнула в меня тысячи, миллионы отравленных стрел. Однако они, разбившись о вдруг возникший щит уверенности и мужского достоинства, тихо упали под ноги. Зафиксировав результат, я спустился вниз, заказал в баре бокал игристого и стал ждать Марину.

Она появилась довольно скоро. В белом, в тонкую голубую полоску сарафане на пуговицах она выглядела так соблазнительно, что я чуть вновь не поддался на этот манок. Мы молча шли по Краузет. Марина держала идеальную дистанцию в полшага, как бы подчеркивая мою победу, но при этом не смиряясь с ней.

У ресторана было многолюдно. Какие-то люди толпились у входа, некоторые сидели на смешных складных стульчиках. Я гордо прошествовал ко входу, ощущая на себе обжигающие, словно от выжигательного аппарата, взоры.

– As-tu réservé? – Молодой юркий француз преградил мне путь к устрицам.

– Нет, я писал, но мне не ответили. – Я постарался максимально корректно использовать английские слова, чтобы не обидеть француза.

– Возьмите талончик на… сколько вас? – Увидев два моих пальца, француз чиркнул ручкой на графе «2 pers». – Ваш номер 71, мы вас позовем.

Семьдесят первый? Вы серьезно? В Каннах, не просто постоять в очереди, а реально ждать, когда этот маленький наглец выкрикнет тебе soixante et onzième? Это слишком.

– Извините, а сколько ждать?

– Примерно полчаса, – машинально ответил хостес. – Сейчас только шестнадцатый номер. Но, если вы уйдете, а подойдет ваша очередь, она сгорит.

Стоявшие двадцать человек своим решительным видом показали, что пропускать никого не намерены.

– Будем стоять? – спросил я одновременно и у себя, и у Марины. И, не получив ответа, резюмировал сам:

– Пойдем поищем что-нибудь другое.