Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни

Но нужно было еще влюбить своего героя в графиню. Графине Сережу Ивина представляет князь Корнаков, признанный светский лев, который сразу сделался наставником Ивина в делах амурных. Итак, представление… А была ли у самого Толстого такая любовь, которую он определил для своего героя? Молоствова? Нет, там другое. Чистое, юношеское увлечение. И все же Лев Толстой сумел выписать сцены влюбленности: «Сережа молчал и, краснея все более и более, придумывал, что бы сказать, кроме банальности, ‹а кроме банальности, он не знал, что сказать›. Князь Корнаков, казалось, с большим удовольствием смотрел на искреннее смущение молодого человека, но, заметив, что оно не прекращается и даже, несмотря на всю светскую рутину графини, сообщается и ей, сказал:

– Accorderez vous un tour de valse, madame la comtesse? (фр. “Разрешите тур вальса, графиня?”. – Н.Ш.)

Графиня, зная, что он давно уже не танцует, с удивлением посмотрела на него.

– Pas à moi, madame la comtesse; je me sens trop laid et trop vieux pour prétendre à cet honneur (фр. “Только не я, я чувствую себя слишком некрасивым и старым, чтобы претендовать на эту честь”. – Н.Ш.).

– Вы меня извините, любезный сын, что я взял на себя роль вашего переводчика, – прибавил он ему. Сережа поклонился. Графиня встала перед ним, молча согнула хорошенькую ручку и подняла ее на уровень плеча; но только что Сережа обвил рукою ее стан, музыка замолчала, и они стояли так до тех пор, пока музыканты, заметив знаки, которые подавал им князь, снова заиграли вальс. Никогда не забудет Сережа этих нескольких секунд, во время которых он раза два то сжимал, то оставлял талию своей дамы.

Сережа не чувствовал, как скользили его ноги по паркету; ему казалось, что он уносится все дальше и дальше от окружающей его пестрой толпы. Все жизненные силы его сосредоточивались в чувстве слуха, заставлявшем его, повинуясь звукам музыки, то умерять резвость движения, то кружиться быстрее и быстрее, в ощущении стана графини, который так согласовался со всеми его движениями, что, казалось, слился с ним в одно; и во взгляде, который он от времени до времени, с непонятным для самого себя смешанным чувством наслаждения и страха, останавливал то на белом плече графини, то на ее светлых голубых глазах, слегка подернутых какою-то влажною плевою, придававшей им необъяснимое выражение неги и страсти».

Возможно, и у молодого Толстого была такая влюбленность. Но развернуться в любовной интриге во всю ширь, окунуться в нее с головой мешала первая любовь – любовь к барышне, на балах в Москве не присутствовавшей – к Зинаиде Молоствовой.

И он явно испытывал те желания, которыми наделил своего героя, поскольку с Зинаидой Молоствовой отношения были именно такими – чистыми и непорочными. «Сережа так был взволнован совокупным впечатлением движения, музыки и любви, что, когда графиня попросила его привести ее на место и, поблагодарив его улыбкой, снимала руку с его плеча, ему вдруг пришло желание, от которого он едва мог удержаться – воспользоваться этой минутой, чтобы поцеловать ее.

Невинный юноша в первый раз в жизни испытывал чувство любви: смутные желания, которыми оно наполняло его душу, были для него непонятны – он не остерегался их, не боялся предаваться им».

Но Лев Толстой уже успел понять, что у настоящей любви всегда много врагов и на пути к ней всегда много преград, которые преодолеть весьма и весьма сложно. В рассказе он, от имени автора, говорит: «Ничто так тесно не соединяется и так часто не разрушает одно другое, как любовь и самолюбие. Теперь же эти две страсти соединились вместе, чтобы окончательно вскружить бедную, молодую голову Сережи. В мазурке графиня два раза выбирала его, и он два раза выбрал ее. Делая одну из фигур, она дала ему свой букет. Сережа вырвал из него веточку и спрятал в перчатку. Графиня заметила это и улыбнулась».

Толстой уже отметил в дневнике, что настоящая любовь несет добро. Мы видим это и из истории его жизни в Казани, из истории его первой любви. Вот и Сережа Ивин проходит в рассказе эти первые университеты.

«Сережа был невыразимо счастлив. Вызванное в его юной душе в первый раз чувство любви не могло остановиться на одном предмете, оно разливалось на всех и на все. Все казались ему такими добрыми, любящими и достойными любви. Он остановился на лестнице, вынул оторванную ветку из-за перчатки и несколько раз с восторгом, заставившим выступить слезы на его глазах, прижал ее к губам».

Глава «А она могла бы быть счастлива» тоже, вполне вероятно, посвящена Зинаиде Молоствовой, ведь в 1853 году – ко времени написания рассказа, возлюбленная Толстого была уже замужем… А могла быть его женой? Значит, он предполагал, что брак Зинаиды Молоствовой мог быть несчастным? Или, во всяком случае, не совсем удачным. Кто может измерить глубину чувств молодых людей, не выставляющих свою любовь напоказ?