Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни

В повести «Казаки», работу над которой Толстой начал на Кавказе, а издана она была лишь в 1863 году, Лев Николаевич повествует: «Еще в Земле Войска Донского переменили сани на телегу; а за Ставрополем уже стало так тепло, что Оленин ехал без шубы. Была уже весна – неожиданная, веселая весна для Оленина. Ночью уже не пускали из станиц и вечером говорили, что опасно. Ванюша стал потрушивать, и ружье, заряженное, лежало на перекладной. Оленин стал еще веселее. На одной станции смотритель рассказал недавно случившееся страшное убийство на дороге. Стали встречаться вооруженные люди. “Вот оно где начинается!” – говорил себе Оленин и все ждал вида снеговых гор, про которые много говорили ему. Один раз, перед вечером, ногаец-ямщик плетью указал из-за туч на горы. Оленин с жадностью стал вглядываться, но было пасмурно и облака до половины застилали горы. Оленину виднелось что-то серое, белое, курчавое, и, как он ни старался, он не мог найти ничего хорошего в виде гор, про которые он столько читал и слышал. Он подумал, что горы и облака имеют совершенно одинаковый вид и что особенная красота снеговых гор, о которых ему толковали, есть такая же выдумка, как музыка Баха и любовь к женщине, в которые он не верил, – и он перестал дожидаться гор. Но на другой день, рано утром, он проснулся от свежести в своей перекладной и равнодушно взглянул направо. Утро было совершенно ясное. Вдруг он увидал, шагах в двадцати от себя, как ему показалось в первую минуту, чисто-белые громады с их нежными очертаниями и причудливую, отчетливую воздушную линию их вершин и далекого неба. И когда он понял всю даль между им и горами, и небом, всю громадность гор, и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак, сон. Он встряхнулся, чтобы проснуться. Горы были все те же.

– Что это? Что это такое? – спросил он у ямщика.

– А горы, – отвечал равнодушно ногаец.

– И я тоже давно на них смотрю, – сказал Ванюша, – вот хорошо-то! Дома не поверят. […]

С этой минуты все, что только он видел, все, что он думал, все, что он чувствовал, получало для него новый, строго величавый характер гор. Все московские воспоминания, стыд и раскаяние, все пошлые мечты о Кавказе, все исчезли и не возвращались более».

Здесь все дышало войной. На левом берегу – русские войска, на правом – банды горцев, недовольных тем, что пришли русские и пресекли их грабительские набеги на приграничные земли, пресекли столь выгодную в минувшие века торговлю пленными.

После присоединения Крыма к России, блистательно исполненного светлейшим князем Григорием Александровичем Потемкиным, получившим за эту операцию имя Таврического, и после усмирения ногайских орд Александром Васильевичем Суворовым, фронт борьбы отодвинулся в горы, ибо горцы тоже были охочи до чужого добра и до пленных, высоко ценившихся на невольничьих рынках, существовавших открыто вплоть до восемнадцатого века, а тайно – бог весть до какого времени. Россия наступала на Кавказ не ради приобретения новых территорий, а стремясь обезопасить себя от постоянных грабительских набегов.

И вот Лев Толстой, вслед за Пушкиным, который участвовал в боевых действиях во время своей второй поездки на Кавказ, вслед за Лермонтовым, храбро сражавшимся с горцами во главе подразделений, которые ныне бы назвали спецназом, решил вступить в ряды защитников рубежей России.

Еще князь Потемкин начал расселение на окраинах России… В рапорте на имя Государыни он просил «указать, как для необходимо нужного обеспечения границ по Тереку, так и для удобнейшей связи оных от Моздока до Азова, отвертое на 500 верстах против кубанцев пространство заселить Волгским войском, расположа его по самой границе в шести укрепленных ретраншаментами станицах, так, как и ныне оное населено, пожаловав на каждый двор по 20 рублей… А сверх того, поселить в необходимо нужных местах несколько из отставных от военной службы…»

Так образовались казачьи станицы, в которых жили закаленные в боях казаки с отважными своими семьями. Станицы – на левом берегу, селения горцев – на правом берегу. Казачьи станицы окружены деревоземляными фортификационными сооружениями.

Лев Толстой не случайно отправился на войну. Вспомним детское сочинение. Он сызмальства считал важнейшим из всех дел – дело защиты Отечества. Он ехал на справедливую войну – именно так понимал эту поездку. В своих произведениях он описывал всякие повороты в этой войне. Бывало, что нелицеприятно отзывался и о наших действиях. Но война есть война. Это он понимал. И это понимание заставляло оставаться в строю даже тогда, когда было трудно, очень трудно.

И вот он на театре военных действий…

Братьям Толстым показали чеченское селение Хамамат-Юрт, что хорошо просматривалось на правом берегу Терека. Казаки несли сторожевую службу, но для усиления их и укрепления границ назначались и армейские части. Близ станицы находился сторожевой пост с армейским караулом.