Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни

«Уже час ночи, я не могу спать, еще меньше идти спать в ее комнате с тем чувством, которое давит меня, а она постонет, когда ее слышат, а теперь спокойно храпит. Проснется и в полной уверенности, что я несправедлив и что она несчастная жертва моих переменчивых фантазий, – кормить, ходить за ребенком (Софья не хотела кормить грудью, а Толстой считал это необходимым). Даже родитель того же мнения. Я не дал ей читать своего дневника, но не пишу всего. Ужаснее всего то, что я должен молчать и будировать (дуться – от фр. bouder), как я ни ненавижу и ни презираю такого состояния. Говорить с ней теперь нельзя, а может быть, еще все бы объяснилось. Нет, она не любила и не любит меня. Мне это мало жалко теперь, но за что было меня так больно обманывать».

Трудности сколачивания семьи, трудности притирки друг к другу еще не исчезли, напротив, они даже выросли. Правда, где-то внутри, за кадром. Внешне, казалось бы, все нормально. Они то накатывались, от отступали. Вот уже 6 октября иная запись: «Все это прошло и все неправда. Я ею счастлив: но я собой недоволен страшно. Я качусь, качусь под гору смерти и едва чувствую в себе силы остановиться. А я не хочу смерти, я хочу и люблю бессмертие. Выбирать незачем. Выбор давно сделан. Литература – искусство, педагогика и семья. Непоследовательность, робость, лень, слабость, вот мои враги».

Вот так началась семейная жизнь человека необыкновенного, просто гиганта, которому еще предстоит создать шедевры мирового значения. Но в жизни, в семье, в быту, даже люди такого масштаба порою ведут себя как дети.

Пройдет три десятка лет, и 30 августа 1894 года Толстой напишет:

«Романы кончаются тем, что герой и героиня женились. Надо начинать с этого, а кончать тем, что они разженились, то есть освободились. А то описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это то же самое, что, описывая путешествие человека, оборвать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам».

Но вот первый год притирки и отладки позади, и даже на дневник времени не хватало. В 1864 году сделана вообще единственная запись 16 сентября в Ясной Поляне.

«Скоро год, как я не писал в эту книгу. И год хороший. Отношения наши с Соней утвердились, упрочились. Мы любим, то есть дороже друг для друга всех других людей на свете, и мы ясно смотрим друг на друга. Нет тайн, и ни за что не совестно».

Толстому свойственно, как мы видели, менять свое мнение, свои взгляды на происходящее с ним самим. Но вот он снова в полной мере вернулся к литературе, и настроение стало лучше, и обстановка в семье наладилась. Это еще одна особенность характера – без работы рушится все вокруг. Он записал в сентябре 1864 года, спустя год после свадьбы:

«Я начал с тех пор роман («Тысяча восемьсот пятый год»), написал листов десять печатных, но теперь нахожусь в периоде поправления и переделывания. Мучительно. Педагогические интересы ушли далеко. Сын очень мало близок мне. На днях вспомнил начатый материнский дневник о Соне, и надо его дописать для детей».

Не себе ли в укор сделана приписка: «К роману (характеристика старого князя Болконского) 1) Любит мучить того, кого любит – все теребит». Впрочем, он не считал, что мучает супругу. Но вот относительно отношений старого князя Болконского с сыном Андреем, возможно, даже некоторые опасения, что и у него может сложиться так, поскольку отметил, что сын очень мало близок. Ну а относительно Болконских даже очень резко в приписке: «2) Отец с сыном ненавидят друг друга. В глазах неловко».

Работа над романом поглотила настолько, что следующую запись в дневнике он сделал лишь почти полгода спустя – 7 марта 1865 года:

«Пишу, переделываю (“Тысяча восемьсот пятый год”). Все ясно, но количество предстоящей работы ужасает. Хорошо определить будущую работу. Тогда, ввиду предстоящих сильных вещей, не настаиваешь и не переделываешь мелочей до бесконечности. Соня была больна. Сережа очень болен, кашляет. Я его начинаю очень любить. Совсем новое чувство».

Мы видим, что Лев Николаевич снова окунается в работу, что семейные хлопоты не мешают творчеству, как было иногда в начальный период супружества. Ну а писателю, настоящему писателю, очень важно, чтобы был всегда открыт путь к работе. Если возникают помехи, если не удается сесть за рабочий стол день, уже начинается нервозность, два – раздражение, ну а далее с каждым днем и настроение падает, и лучше к человеку вообще не подходить. Это заметно по многим детальным биографиям классиков. У Льва Толстого работа и семья – семья и работа – неразделимы. В этом весь Толстой. Количество написанного за всю жизнь невероятно.

Вот пример от 9 марта: «Оба дня писал, поправлял. Нынче не мог после чая. С Соней мы холодны что-то. Я жду спокойно, что пройдет».

Первый том второго издания романа «Война и мир». 1868 г.

Он уже не так волнуется по поводу размолвок, уже понимает, что они неизбежны и не надо по этому поводу очень сильно переживать. Захватывает литература: