Женщины-масонки

– Что с вами? – спросила графиня.– Неужели музыка этих мужланов так сильно на вас подействовала? Вы выглядите так, словно она вас потрясла!

– Дело в том, что я кое-чего боюсь,– отвечал он, пытаясь улыбнуться.

– Чего же вы боитесь?– спросила госпожа д'Энгранд.

– Я боюсь что вы сейчас раскаетесь, что подозвали меня.

– О Боже!

– Да, вы видите перед собой предателя, изменника…

– Вы приводите меня в ужас!

– Человека, который не оправдал вашего доверия,– продолжал он, делая шаг в сторону и таким образом показывая, что он здесь не один.

– Да в чем же дело?

– Госпожа д'Энгранд, госпожа де Пресиньи, представляю вам… господина Бланшара!

Иреней предвидел, какое впечатление это имя произведет на сестер; они были ошеломлены.

Господин Бланшар, стоявший теперь на свету, взял слово.

– Сударыни,– заговорил он,– на меня и только на меня должен обрушиться ваш гнев, и я готов выдержать его тяжесть. Господин де Тремеле действовал по принуждению; позже он вам все расскажет. А пока я должен вам и должен самому себе возместить…

– Возместить?– холодно переспросила госпожа д'Энгранд.

– А разве вы забыли? – произнес господин Бланшар.

В пальцах его засверкал луидор.

Графиня д'Энгранд невольно улыбнулась.

– Господин де Тремеле был совершенно прав, когда сказал нам, сударь, что вы всегда достигаете своей цели.

Эти слова произнесла маркиза де Пресиньи.

Господин Бланшар низко ей поклонился.

– Я буду считать, что не достиг своей цели, сударыня,– отвечал он,– до тех пор, пока не получу прощения за мою настойчивость, впрочем, вполне понятную, и за вполне невинный обман.

– Это зависит от вас,– отвечала маркиза.

– Как – от меня?

– Маркиза права,– вмешался Иреней.– Вы уже заняли место: стало быть, самое трудное позади. Вы заняли это место хитростью, но, в конце концов, на войне как на войне! И теперь уже вы сами должны заставить всех забыть о своей победе.

– А мы предупреждаем, что будем долго о ней помнить,– прибавила маркиза де Пресиньи.

Господин Бланшар не сводил с нее глаз.

Он сел именно рядом с нею.

Амелия сидела с другой стороны, рядом с матерью. Ее внимание было всецело поглощено концертом: это был один из первых концертов, на который она пришла.

Сейчас она особенно пристально смотрела на эстраду, на которую церемонно поднялась какая-то женщина, сопровождаемая самим мэром.

Амелия схватила за руку графиню д'Энгранд.

– Ах, матушка! Смотрите!– воскликнула она.– Это та самая дама, которая была у нас сегодня утром.

Графиня взглянула на эстраду: в самом деле, это была Марианна. Извещенный о ее приезде, мэр Тета сегодня днем просил ее украсить своим присутствием праздник и спеть в пользу бедных. Марианна, снедаемая тревогой и все еще не пришедшая в себя после несчастного случая, отказалась. Но когда наступил вечер, она, успокоившись и обретя силы благодаря обещанию Иренея, изменила свое первоначальное решение и уступила новым просьбам, которыми ее осаждали.

По залу пробежал шепот удовольствия и любопытства. Имя и талант Марианны ни для кого не были тайной; этому городку необыкновенно повезло.

Когда Марианна появилась на эстраде, первые аплодисменты вызвала ее красота. Успокоившись за жизнь Филиппа Бейля, она, если можно так выразиться, излучала сияние; ее глаза ласкали всех, ее губы улыбались победоносно, лицо было добрым; глубокое и ровное дыхание волнами вздымало ее прекрасную грудь; давно уже не ощущала она такого могучего вдохновения.

Внезапно ее взгляд, обегавший весь зал, встретился со взглядом графини д'Энгранд. Яркий, горячий румянец залил лицо Марианны; вид, присутствие этой женщины, уже ненавидимой ею, вызывали у нее самые горячие чувства. Ей придало силы всеобщее восхищение – она слышала восторженный шепот публики; она была горда своим талантом – она знала, что она талантлива, и ей хотелось забыть об оскорблении, которое она стерпела сегодня утром.

Марианна пела около получаса, сама себе аккомпанируя на фортепьяно; никогда еще душа ее не растворялась в голосе всецело, и никогда еще этот голос не звучал так, как сегодня,– то нежно, то звонко, то властно. Она не стремилась к эффектам, к экстравагантности исполнения, когда вокальная техника становится единственным средством певца; она оставалась верна традициям простоты – традициям великих маэстро. Сама взволнованная, она стремилась заразить своим волнением и публику; она старалась передать свои чувства и переживания тем, кто ее слушал. За фортепьяно сидела уже не только профессиональная певица, но и вдохновенная женщина. Она достигла тех высот, за которыми начинается царство мечты,– достигла головокружительных вершин, подняться на которые небезопасно, чему примером является Антония Гофмана[20]; силой своего энтузиазма она увлекла за собой на эти вершины приумолкших слушателей. И вот уже концертный зал постепенно исчезает из поля зрения слушателей; они испытывают какую-то тревогу, их ослепляет восторг, доходящий до экстаза перед феноменом магии искусства; можно было бы сказать, что души их разлучились с телом и полетели туда, куда звала их эта поющая душа, подобно рою пчел, привлеченному звуками цимбал.