Женщины-масонки

Буря в дюнах представляет собой нечто возвышенное и в то же время ужасающее.

Тогда эти библейские холмы, мчащиеся галопом, как стадо баранов, уже не просто игра воображения, а сама действительность во всем великолепии своих гигантских размеров. Под завывания волн дюны колеблются, принижаются, отдаляются друг от друга, устремляются вдаль, выстраиваются в ряд; ветер преследует их и гонит их верхние слои, похожие на густой туман. Колючий дрок, маленькие сосенки, чьи корни внезапно обнажаются, сопротивляются и плачут под натиском ветра, буря уносит их вместе с кусками гнилых деревьев, листьями морских водорослей и обломками раковин.

В царствование Людовика XVI некий молодой человек – инженер Бремонтье, впервые проезжавший по побережью Гасконского залива, увидел, как движется одна из этих песчаных гор высотой приблизительно в шестьдесят метров; за короткий промежуток времени – часа за два – она передвинулась на несколько футов. Этот молодой человек не мог без ужаса подумать о том, что вся эта масса разрушенных дюн, колеблемая бурей, должна была проделать тот же путь, что и гора, у подножия которой он находился.

Тогда он рискнул изобрести способ остановить их. Обращаясь одновременно к морю, ветру и песку, он с утроенной гордостью восклицал: «Дальше вы не пройдете!»

Нужно ли говорить, что на него смотрели как на безумца?

Однако полвека спустя восхищенная и признательная Реставрация воздвигла в честь Бремонтье черную мраморную колонну как раз в центре одной из тех дюн, передвижение которых он остановил; эта колонна возвышается в нескольких шагах от Тета, спасенного им от страшного разрушения.

Дело Бремонтье продолжается непрерывно: всходы сосен и дрока должны будут воздвигнуть барьер против вторжений Океана; фашины и береговые укрепления простираются по прибрежной полосе, и благодаря этим сооружениям гасконские дюны если и не закреплены окончательно, то, во всяком случае, их движение замедлено, и разрушение местности отсрочено на несколько веков.

У каждой из дюн есть свое название, которое они получили от рыбаков, виноградарей или от географов.

Среди тех дюн, которые образуют дамбу Аркашонского залива, есть Рыжая, Дюфур, Пен-Тюрлен, Злая и Кошка; эти названия, иные из которых не лишены меткости, были выдуманы, чтобы определить форму, напомнить о каком-то несчастном случае или же почтить имя какого-либо почтенного помощника мэра.

Дюна, к которой направлялись Филипп Бейль, Иреней де Тремеле и господин Бланшар, ведомые Пеше, называлась Жанной Дюбуа.

Она отстояла всего в какой-нибудь полумиле от моря и выделялась среди других дюн своей абсолютной сухостью, режущей глаз белизной и удручающим однообразием. Ее голая вершина, напоминавшая лоб бунтующего мыслителя, обличала бесполезность неоднократных попыток засеять ее.

У этой-то Жанны Дюбуа, в бухте, в песчаных берегах которой были просверлены тысячи ямок, они и высадились.

– Что это такое?– спросил господин Бланшар.

– Это морские блохи проделали такие скважины,– отвечал лодочник.

И в самом деле: на каждом шагу прыгали мириады этих насекомых.

Чтобы подняться на дюну, все стороны которой были крутыми, было совершенно необходимо помогать себе не только ногами, но и руками, что и делали четверо наших героев долгих четверть часа.

Этот подъем не обошелся без затруднений еще и по причине обвалов, которые ежеминутно вызывала эта четверка.

– Если бы пошел дождь,– заговорил Пеше,– пески затвердели бы, но засуха стоит уже три недели, а жара делает их куда какими сыпучими.

Наконец они поднялись на более или менее ровную площадку, откуда взгляд охватывал Аркашонский залив почти целиком; но место это было непригодным для пришельцев: здесь неистовствовал яростный ветер.

– Поищем другое место,– сказал господин Бланшар, прилагая все усилия, чтобы удержать шляпу на голове,– здесь очень уж неприятно даже для…

Он не кончил фразу: порыв ветра не дал ему договорить.

– Закройте глаза! – крикнул Пеше.

Но было уже поздно.

Вихри песка обрушились на путешественников, хлеща их по глазам, по ноздрям, по губам; через какое-нибудь мгновение все уже задыхались.

– Черт бы побрал эти проклятые места! – еле выговорил закашлявшийся Филипп.– Как же случилось, господин Бланшар, что вы завели нас сюда? К чему все эти предосторожности? Это излишняя роскошь в такой пустынной местности. Разве для нашего дела не подошел бы какой-нибудь уголок леса позади гостиницы?

– Вы правы,– отвечал господин Бланшар,– но дело в том, что лес я знаю, а дюны не знаю. И вот человека победил турист… А так как, возможно, мне сегодня придется уехать из Тета прежде, чем всплывет на поверхность наша проделка, я не был бы огорчен, если бы ваша дуэль дала мне возможность совершить последнюю экскурсию по этим местам.

Второй порыв ветра помешал Филиппу ответить.

– Веди нас в какое-нибудь убежище,– обратился к Пеше господин Бланшар, как только смог заговорить.

– Да я и сам не прочь,– отвечал Пеше,– только придется нам снова пройти всю дорогу, прежде чем мы найдем подходящее место.

Он встал впереди всех, и наша четверка тронулась в путь.