Женщины на русском престоле и вокруг него

В семье Николая II существовали свои традиции, свой уклад жизни. Девочек воспитывали в строгом викторианском духе: они спали на походных кроватях, почти без подушек, по двое в комнате. Теннис, холодная ванна утром, теплая — вечером. Чтение богоугодных книг, неукоснительное исполнение церковных обрядов… Как и родители, дети вели дневники. Что поражает в них больше всего — это часто употребляемое слово «мы». Они мыслили о себе, о своей семье как о едином целом. «Господи, помоги нам!» — записал тринадцатилетний Алексей в тобольской ссылке. «Благодарю Бога за то, что мы спасены и вместе» — это уже Александра Федоровна. «Каждая женщина имеет в себе также материнское чувство к человеку, которого она любит, это ее природа»: эти слова Александры Федоровны могут повторить многие женщины. «Мой мальчик, мой Солнечный Свет», — называла она мужа в письмах через двадцать лет совместной жизни. «Замечательная особенность этих писем заключалась в свежести чувства любви Александры, — замечает Р. Мэсси. — После двадцати лет замужества она все еще писала мужу как пылкая девушка. Императрица, так застенчиво и холодно проявлявшая свои чувства на людях, раскрывала всю свою романтическую страсть в письмах». Свыше шестисот ее писем к Николаю наполнены не только интимными переживаниями: нередко в них прорывается искренняя боль по поводу несовершенства мира, его жестокой сути. Вот только одно из многих высказывании этого рода, до сих пор, на наш взгляд, не утратившее своей актуальности: «Уже давно нет крупных писателей ни в одной стране, нет также знаменитых художников или музыкантов, — странное явление… Машины и деньги управляют миром и уничтожают искусство, а у тех, кто считает себя одаренным, — испорченное направление умов… Наступит ли во всем пробуждение и возрождение, будут ли снова существовать идеалы, станут ли люди чистыми и поэтичными или же останутся теми же сухими материалистами?»

В 1915 г., в разгар Первой мировой войны, Царскосельский госпиталь был переоборудован под прием раненых солдат. Там Александра Федоровна вместе с дочерьми Ольгой и Татьяной прошли обучение сестринскому делу у княжны В. И. Гедройц, а затем ассистировали ей при операциях в качестве хирургических сестер. «Стараясь творить добро, — пишет А. Н. Боханов, — Александра Федоровна в годы Первой мировой войны занялась деятельностью, просто немыслимой для человека ее звания и положения. Она не только патронировала санитарные отряды, учреждала и опекала лазареты, в том числе и в царскосельских дворцах, но вместе со своими старшими дочерьми окончила фельдшерские курсы и стала работать медсестрой». Императрица лично обмывала раны (в том числе и такие, от которых молодые санитарки, бывало, падали в обморок), делала перевязки и отбывала ночные дежурства, забывая о собственных проблемах со здоровьем. А в эти годы она уже страдала от одышки и частой зубной боли; ее ноги порой так отекали, что подчас приходилось пользоваться креслом — каталкой. Но самое страшное — бесконечные терзания из-за здоровья сына…

Как и прежде, в эти суровые годы императрица находит главное свое утешение в вере. «Горячая приверженность Александры православной вере повергла высшее общество в смущение, — подчеркивает Р. Мэсси. — Будучи православными от рождения, все считали занятия императрицы, с ее энергичным собиранием редких икон, запойным чтением церковной истории, паломничествами и разговорами о священниках и святых отшельниках, нелепым чудачеством». «Императрица переживает очень тяжелую полосу, — продолжает тему французский дипломат Морис Палеолог. — Усиленные молитвы, посты, аскетические подвиги, волнения, бессонница. Она все больше утверждается в восторженной мысли, что ей суждено спасти святую православную Русь…»

Но вот наступил переломный, трагический 1917 г. После отречения Николая II глава Временного правительства А. Ф. Керенский собирался отправить царскую семью в Англию, правительство которой по его просьбе решило пригласить Романовых на жительство. Но в дело вмешался Петроградский Совет, а вскоре изменил свою позицию и Лондон, устами своего посла заявивший, что британское правительство больше «не настаивает на приглашении». В начале августа Керенский лично проводил царскую семью в Тобольск, выбранный им местом ссылки. Но после появления в этом городе все новых и новых лиц, подозреваемых в связях с монархистами, представители уже Советской власти встревожились.