Женщины – наше всё (лучшее) том 2

Его лучистый суровый взгляд и решительный голос являли полную ясность ума полководца. Но больше всего мне понравилось слово “соплеменник”, произнесенное в такой ответственный для племени момент.

Вождь подтвердил самые худшие опасения военного времени.

– Тень смерти уже коснулась меня, и я сам это понимаю. – Он сделал многозначительную паузу, во время которой положил свою ладонь на мое плечо.

– Не рано ли говорить об этом? – попытался я успокоить его.

– Я хотел видеть тебя и попросить об одолжении, чтобы поставить для выживания племени новые задачи!

– Я здесь, перед вами, дорогой вождь! – с готовностью ответил я. – Во всех делах я был вашим верным помощником и остался им. Сделаю всё, что смогу, всё, что позволяют мой разум и сильные руки, чтобы оправдать надежды и доверие масоку.

– Ты так молод, но приятно рассудителен, – смущенно ответствовал Нь-ян-нуй, – а война это дело ужасное и спешное. Можно ли с тобой быть откровенным?

– Судите сами, вождь.

Подумав немного, вождь пригласил в свою хижину.

– Слушай, – сказал он. – Мне предстоит еще немало забот, это поднять всех масоку от мала до велика на войну, и встать впереди отрядов. И я с трудом улучил время, чтобы обсудить с тобой некоторые щепетильные вопросы. Я не могу уйти на войну, а затем по многочисленным ступенькам подняться к богу Дуссонго навсегда, без возврата, без уверенности, зная, что мой народ будет лишён прекрасного будущего, что он не будет продолжать расцветать, что его род угаснет. Но сначала поклянись святым именем бога Дуссонго, что ты сделаешь всё, что я попрошу.

– Я даю свое слово, – ответил я. – И, если этого вам недостаточно, прекратим наш разговор.

– С каждым днем, – торопился выговориться Нь-ян-нуй, – я всё больше и больше привязывался к тебе. Я полюбил брата по крови всей душой словно родного сына, и ты замечал, что я оберегал тебя от недругов, что делал все возможное, чтобы хоть немного облегчить твою жизнь, помочь тебе приспособиться в племени и стать настоящим масоку.

– Моя благодарность к вам не останется равнодушной и недостойной, – заверил я, – сколь и неосновательной и неоплаченной моими усилиями.

– Ты знаешь, что я сегодня делал?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну, так я тебе скажу. Думал. Много думал среди других размышлений. Я составлял в голове завещание.

– Не говорите о завещании! – взмолился я. – Вы проживете еще много-много лет, поверьте!

Нь-ян-нуй рассмеялся:

– Плохо ты знаешь, что такое война! Недостойно обо мне рассуждаешь, соплеменник, если считаешь, что меня можно так легко успокоить или утешить! Я скоро умру, бог Дуссонго это знает. И ты сам знаешь, почему и зачем, и от кого приму смерть. Но смерти я не боюсь. В жизни я был удачливым охотником и смелым воином, много манирока осталось барахтаться и урчать в моем животе, отдав мне отвагу и силу. И смерть, в сущности, совсем не такая уж страшная, нудная и кропотливая штука, но несущая жизнь, если вспомнить, что все манирока, как и прочие бесцеремонные неприятели, сами добровольно явившиеся на остров, погибли от наших копий и нашли приют в наших желудках.

– Я в этом не сомневаюсь, но смерть не планируют – она сама приходит, – ответил я.

Нь-ян-нуй забеспокоился.

– Зачем ты заставляешь меня говорить о таких неутешных вещах? Это меня утомляет, а времени осталось не так уж много. Я серьезно говорю о своем завещании, пребывая в добром и здравом уме, и в твердой памяти.

– Я очень рад за ваших прямых наследников, что вы их не забудете! – утешил я его. Правда, меня насторожила его фраза с современным звучанием о “добром и здравом уме, и твердой памяти”.

Здесь Нь-ян-нуй очень внимательно посмотрел в мои глаза.

– Ведь после меня кое-что останется. Не так уж много, но все-таки кое-что. Слушай, соплеменник, всё мое достояние я завещаю тебе.

– Как?! – воскликнул я в изумлении. – Мне?

– Да, белый человек, тебе. А почему бы и нет? Ты самый достойный и заслуживающий доверия. Прими же сей дар в знак моей признательности и благодарности!

Я огляделся вокруг. Ни дворцов, ни яхт не обнаружил.

Я начал бессвязно соглашаться.

– Я распоряжусь вашим имуществом как нельзя лучше и преумножу его.

– Речь идет не только о вещественном имуществе, хотя я богатый человек, и мои две хижины тебе не помешают…

–У меня есть хижина, – не удержался возразить я.

– Кроме того, достанутся они тебе со всем их содержимым и наличием всего, что нужно для жизни.

Я окинул взглядом обстановку в хижине и понял, что ее нельзя было назвать даже бедной. Нищета – нищетой. Ни барахла из одежды, ни утвари. Свет из многочисленных щелей был проникающим на голый топчан, единственный из мебели, на котором мы сидели в потемках. Нищета не так уж плохо, если это выбранный образ жизни.

– Вот здесь я повешу гамак… – начал я рисовать перспективы.

Но Нь-ян-нуй хвастливо оборвал меня:

– У меня есть лучшее имущество, чем хижины, поля и животные, это достояние, накопленное масоку не одним днем…

– И материальное и интеллектуальное? – Это уже была моя шутка цивилизованного человека начала двадцать первого века.