Женщины – наше всё (лучшее) том 2

Туземцы ответили на искрометные речи вождя и шамана многоголосным хором:

– Ай-ай-ай!

– Дуссонго! Дуссонго!

– Высший Дух! Высший и Великий Дух!

В деревне царило всеобщее смятение, невольно подействовавшее и на меня, грозившее отнять доселе спокойную размеренную жизнь. Масоку торопились, потому что каждую минуту могли появиться передовые отряды противника. Из хижин выносилось большое количество разного рода оружия. Мужчины с большим жаром разговаривали на сходках, женщины и дети выли где-то в лесу, собаки им подвывали, кругом блеющие козы, повизгивающие свиньи и ревущий рогатый скот. Мои уши ощутили всю неприятность этих душераздирающих звуков.

Нь-ян-нуй сам подошел ко мне и дружелюбно приветствовал, его мимика сама подыскивала извинительные нотки.

– Путешественник! – сказал он, перейдя на уважительное имя. – Ты видишь, что манирока не оставляют нас без войны! Неприятель посылает на нашу землю своих воинов, а завтра пришлет ещё больше. Разве они не подлежат за это смерти? Ты обладаешь таинственной силой…

Я понял, что вождь пытается вовлечь меня в конфронтационные раздоры.

– Это какой такой силой? – спросил я.

– Ты умеешь сбивать с прямого пути стрелы и копья, пущенные в твою грудь и спину.

– Отомсти за нас! – кричали мне разгневанные туземцы.

А вождь продолжал:

– Мы верим в твою неуязвимость, которая позволяет тебе не бояться стрел и относиться равнодушно к копьям противника, а твоя голова, как скала, крепка для топора. Мы преклоняемся перед тобой, и сочли удобным обрести в тебе союзника.

Я догадался, что, предлагая это, Нь-ян-нуй планировал выдвинуть меня на самую переднюю линию обороны как живой щит, а потом возглавить атаку.

– Благодарю за доверие! – сказал я. – Но не лучше, если я отсюда с этой высокой точки, как и бог Дуссонго, буду всячески стараться вдохнуть мужество и смелость в воинов и ободрять их на войну?

Услышав мой ответ, воины только пуще взревели:

– Белый человек испепелит манирока, убьет их, возьмет их в плен, съест их внутренности!

Новое откровение. Вера в моё могущество создало в туземцах иллюзию, что я могу всё, даже есть кишки.

– Воины! – крикнул я. – Лучшая победа – приобретенная вашими собственными стрелами и копьями!

Итак, сделав хорошую мину при плохой игре, я отказался от почетного предложения стать героем войны и отдать свою жизнь. Хорошо быть в регалиях, но только чтобы не мертвым в кустах.

Тогда, видимо, вождь решил нагрузить меня новым заданием. Он очень изменился за последние часы, не принимал участия в шумном ликовании своих воинов по поводу ближайших успехов и будущей богатой добычи, и, казалось, был погружен в размышления совсем другого рода. Он производил впечатление не столько пылкого полководца, сколько удрученного от обилия ума философа. Какими надеждами он убаюкивал себя с мертвенно бледным лицом и опущенными глазами? Видимо важность государственных дел и обилие забот переполнила его всего.

– Путешественник, – сказал он, – нам не спать, как видно, этой ночью и последующими, и тебе тоже. Просим позволения в случае продолжения войны, взять наших женщин под свою защиту, опеку, лучше под покровительство.

– Верно ли я вас понял: под покровительство – это значит…

Заминка моя означала, что я не знал, как точнее сформулировать вопрос, но интуитивно чувствовал, что это означает на современном языке – взять женщин под юрисдикцию гражданского брака со мной.

Нь-ян-нуй сам пошел навстречу мне, развеяв сомнения.

– Не сочти за приказ и пренебрежение к тебе. Так как их мужья ушли на войну, а женщин нельзя оставлять на произвол судьбы, э… без присмотра… э… женщины, сам знаешь, нуждаются в твердой мужской силе… тебе подлежит особая миссия и вменяется…

– Быть почетным мужем? – сострил я.

– Твои слова имеют начало и приобретают смысл конца войны, – ответил он. – Все женщины озабочены не остаться одинокими и ждут твоего возвышения над ними. Пожелание всех масоку провозгласить тебя вождем женского поселения.

У меня отлегло от сердца, и я с удовольствием дал согласие:

– Если в моих силах чем-нибудь еще помочь, располагайте мной.

Между деревьев показались головы. Воистину, это были издающие вопли, в отчаянии ломавшие руки женщины, которые бежали с детьми под мою защиту.

Первые отряды воинов уже ушли на передовую. Я увлекся продумыванием ближайшего социального плана, как заняться компактным размещением женщин наподобие общежития или коммуны, чтобы они были под рукой, под наблюдением, чтобы отказаться от индивидуального подхода, когда каждая женщина сама по себе. Я уже почти нарисовал в голове, что предпринять, чтобы выдержать долгую блокаду, как Нь-ян-нуй послал за мной. Он выглядел растревоженным, немножко рассеянным от тяжких дум, но настроение у него было бодрое.

– Подойди поближе, соплеменник! – сказал он. – Народу масоку не пристало бояться манирока. Мне не годится забиться мышью в нору, и от других не потерплю подобное. Я всегда, всю мою сознательную жизнь, был занят государственными делами народа масоку. Обстоятельства могут повернуться в любую сторону. Сегодня трудный решающий день для моего племени.