Однако ни болезнь, ни пребывание в больнице не смогли остановить ее творческих порывов. Рядом с клиникой Яёи основала студию, где каждый день работает как никогда. Помимо тысяч картин, скульптур и инсталляций Яёи написала два десятка книг, является автором песен и все еще боится, что не успеет сделать всего задуманного. На выставке в «Луизиане» представлены огромные холсты, выполненные ею в возрасте глубоко за восемьдесят. Сопроводительный текст гласит, что работать над этой серией она начала в возрасте 79 лет, изначально предполагая сделать 100 картин, но, поскольку количество уже давным-давно перешло это число, она подняла планку до тысячи. Яёи по-прежнему работает на грани между маниакальностью и трудоголизмом. Например, когда в 1978 году, трудясь над дебютным романом
После возвращения в Японию художница выпала из мирового арт-поля на пару десятков лет, но позже осуществила грандиозное возвращение. В мою жизнь она вошла весной 1998 года в Лос-Анджелесе со своей выставкой «
В «Луизиане» я наконец встречаюсь с Яёи лицом к лицу – в документальном фильме
Конечно, Яёи нельзя назвать общительной. Где-то я прочитала, что автор ленты снимал ее в течение года до того, как она стала воспринимать режиссера как человека с именем, а не только с мешающей жужжащей камерой. В кадрах Яёи выглядит раздраженной, периодически ей плохо, она смотрит молча перед собой, ходит мелкими шажочками, как больная старушка (ей 80, и она больная старушка), и хочет, чтобы ее оставили в покое и дали возможность рисовать свои кружочки. «Не разговаривай со мной, – говорит она снимающему ее человеку, – я не могу сосредоточиться». Она день за днем сидит за рабочим столом и, сконцентрировавшись, рисует бесконечное изображение; она трудится механически и не особенно задумывается над результатом. Вот еще одна очередная огромная работа завершена: ее поднимают для осмотра, после чего начнется новая. Яёи восхищается своими полотнами. «Конечно, я гений», – отвечает она на вопрос существа, держащего жужжащую камеру.
Да, Яёи эгоистична, сосредоточена на своей работе, и остальное ее не интересует. Она довольна своими достижениями – более того, они прекрасны, она их любит. Ее спрашивают: «Кто ваш бог?» – и она отвечает: «Я сама. Я себе нравлюсь очень сильно. Я люблю себя». (Она не упоминает своей ночной женщины Джорджии.) Иногда она в восхищении листает книги и журналы со своими фотографиями и хвалебными статьями о собственных работах. (Здесь можно позавидовать ее способности делать это без неприятия себя.) На одном из мероприятий у Яёи спрашивают о писателях, повлиявших на ее творчество. Она отвечает: «Меня интересуют только книги, написанные мной самой». (В действительности ее крохотная и захламленная палата полна книг, и их она читает без перерыва.) Кроме своих произведений Яёи любит свои фотографии: она всегда присутствует на съемке своих работ, она – их часть. Ее образ с розовым париком и прямо смотрящими глазами давно стал частью национальной гордости Японии, талисманом и дорогим брендом, и этот бренд будет работать до последнего ее вздоха.
Пускай Яёи сосредоточена на себе, пускай она довольна собой, но почему бы ей и не быть такой в ее-то возрасте? Ей удалось трансформировать преследовавшие ее на протяжении всей жизни страхи, навязчивые идеи, приступы депрессии, подавленное состояние и проблемы с нервной системой в успешную карьеру, обеспечивающую ее саму и многих других. Попробуйте-ка повторить, говорю я.
Когда я думаю о Яёи ночами, я не думаю о ее тотальных инсталляциях, плюшевых пенисах, обнаженных хиппи или их бесконечных оргиях.
Я думаю о двух вещах: о Джорджии О’Кифф и психлечебнице.
Я думаю о том, что юная Яёи решила стать художницей и написала Джорджии письмо в надежде получить совет; о том, что она одним письмом протянула руку своей ночной женщине и сумела в итоге реализовать свою мечту.