Если сопоставить положение женщин–работниц и представительниц преуспевающего среднего класса, то, разумеется, первые имели больше оснований сравнивать себя с рабынями. Хотя формально женщины–работницы были свободными, но условия труда и мизерная зарплата неизбежно вызывали сравнение с рабами. Однако именно женщины из обеспеченных семей наиболее убедительно характеризовали как рабство тот гнет, который нес в себе институт замужества{84}
. В первой половине XIX века сама мысль, что существующий с незапамятных времен институт брака может быть ярмом для женщины, показалась бы чем–то необычным. Ранние феминистки, называя замужество тем же рабством, от которого страдал черный народ, стремились прежде всего к эмоциональному усилению своего протеста, боясь, что иначе их не услышат. Они, казалось, не обращали при этом внимания на то, что из их сравнения следовал вывод — рабство ничем не хуже замужества. Но здесь наиболее важным было возникавшее у белых женщин из среднего класса ощущение определенной близости к черным женщинам и мужчинам, для которых рабство означало кнут и кандалы.В 1830‑х годах белые женщины — как домохозяйки, так и работницы — активно участвовали в аболиционистском движении. Для сбора средств белые женщины, работавшие на фабриках, делились своей скудной зарплатой и устраивали благотворительные базары, а женщины из средних слоев становились агитаторами и организаторами антирабовладельческих кампаний{85}
. В 1833 году, когда вслед за учредительным съездом Американского антирабовладельческого общества было создано Женское антирабовладельческое общество в Филадельфии, нашлось достаточно белых женщин выразивших свое сочувствие борьбе черного народа и установивших сотрудничество двух угнетенных групп[10]. В том же году одна молодая белая женщина проявила недюжинное мужество, отстаивая свои антирасистские убеждения в драматической ситуации, получившей широкое освещение в прессе. Учительница Пруденс Крэнделл бросила вызов белому населению Кентербери, штат Коннектикут, приняв в свою школу черную девочку{86}. Принципиальная и непоколебимая позиция учительницы на протяжении всего конфликта намечала возможные перспективы создания мощного союза между набравшим силу движением за освобождение черных и зарождавшимся движением за права женщин.Родители белых девочек, посещавших школу Пруденс Крэнделл, единодушно выступили против присутствия черной школьницы, организовав бойкот, о чем широко писалось в прессе. Однако учительница из Коннектикута отказалась уступить требованиям расистов. По совету Чарльз Хэррис, работавшей у нее черной женщины, П. Крэнделл решила набрать в школу еще больше черных учениц, а если это будет необходимым — создать школу только для черных. Закаленная аболиционистка Хэррис познакомила П. Крэнделл с Уильямом Ллойдом Гаррисоном, поместившим объявления о школе в своем антирабовладельческом журнале «Либерейтор». В ответ жители Кентербери приняли резолюцию, где говорилось, что «правительство США и все правовые институты нации принадлежат белым мужчинам, которые и владеют ими в настоящее время»{87}
. Без сомнения, в резолюции слова «белые мужчины» употреблялись в прямом смысле, так как Пруденс Крэнделл не только нарушала нормы расовой сегрегации, по и бросила вызов традиционному образу поведенияС. Силлен в книге «Женщины против рабства» пишет: «Несмотря на все угрозы, П. Крэнделл открыла школу. Черные учащиеся храбро ее поддержали.
И затем последовал один из самых героических — и в то же время постыдных — эпизодов американской истории. Лавочники прекратили продавать продукты П. Крэнделл, доктор отказался посещать больных учащихся, аптекарь не выдавал лекарства. И наконец, потерявшие человеческий облик хулиганы разбили окна, забросали нечистотами колодец и в нескольких местах подожгли здание школы»{88}
.