Женщины Цезаря

— Возьмите ваши фасции, друзья, и снесите их в храм Венеры Либитины. Положите их туда, где им следует лежать в тех случаях, когда человека, перед которым их должны нести, лишают должности — в силу его смерти или дисквалификации. Жаль, что так мало нам было суждено быть вместе. Благодарю вас от всего сердца за ваше доброе ко мне отношение.

От ликторов он прошел к писцам и посыльным, дав каждому деньги и выразив свою благодарность.

После этого он снял с левого плеча складки своей toga praetexta с пурпурной полосой и аккуратно свернул ее, проследив, чтобы ни один ее уголок не коснулся земли. Он умело справился с этим. Слуга, державший кресло, получил сверток, и Цезарь кивком отпустил его домой.

— Прошу прощения, — обратился он затем к растущей толпе, — кажется, мне не позволяют выполнять обязанности, ради выполнения которых вы меня и выбрали.

И — как удар ножа:

— Вы должны согласиться на моего заместителя, Квинта Цицерона.

Прятавшийся на некотором расстоянии со своими собственными ликторами Квинт Цицерон чуть не задохнулся от возмущения.

— Что все это значит? — крикнул Публий Клодий из задних рядов толпы и стал пробираться вперед, когда Цезарь приготовился покинуть трибунал.

— Я дисквалифицирован, Публий Клодий.

— За что?

— Меня подозревают в инициировании общественного беспорядка во время собрания народа, которое я созвал.

— Они не могут этого сделать! — театрально воскликнул Клодий. — Во-первых, тебя сначала надо судить, а потом уже выносить приговор!

— Действует senatus consultum ultimum.

— А какое отношение он имеет к вчерашнему собранию?

— Просто он пришелся кстати, — ответил Цезарь, покидая трибунал.

И пока он в одной тунике шел к Общественному дому, толпа сопровождала его. Квинт Цицерон занял место Цезаря на трибунале городского претора, но там никого уже не было. И за весь день так никто и не пришел.

Толпа на Форуме постоянно росла и по мере ее роста становилась опасной. На этот раз не видно было экс-гладиаторов, только множество уважаемых жителей города, свободно расхаживающих среди таких людей, как Клодий, Антонии, Курион, Децим Брут. А еще там были Луций Декумий с братьями из общины перекрестка. Много граждан, от второго класса до неимущих. Два претора, начавшие слушание криминальных дел, посмотрели на море лиц и решили, что знаки неблагоприятны. Квинт Цицерон собрал свои вещи и рано ушел домой.

Самым странным было то, что ночью никто не ушел с Форума, освещаемого множеством небольших костров. Если смотреть из окон домов, расположенных на Гермале, северо-западном склоне Палатина, это напоминало страшную картину стоящей лагерем армии. Впервые с тех пор, как голодные массы заполнили Форум в дни перед мятежом Сатурнина, люди, стоявшие у власти, поняли, как много в Риме обыкновенных людей и как мало — облеченных властью.

На рассвете Силан, Мурена, Цицерон, Бибул и Луций Агенобарб собрались на верхней ступени лестницы Весталок и увидели тысяч пятнадцать народу. Кто-то внизу, в этом ужасающем сборище, заметил их и крикнул, указывая на них. Океан людей начал вращаться, словно закручивая первый большой круг водоворота, и небольшая группа важных лиц инстинктивно отступила. Они понимали: увиденное скоро превратится в неостановимую пляску смерти. Затем, когда лица всех собравшихся были повернуты к ним, правая рука каждого, сжатая в кулак, взметнулась вверх и погрозила им.

— И все это из-за Цезаря? — дрожа, прошептал Силан.

— Нет, — отозвался претор Филипп, присоединяясь к ним, — все это из-за senatus consultum ultimum и казни граждан без суда. Цезарь — это последняя капля. — Он бросил на Бибула испепеляющий взгляд. — Какие же вы дураки! Неужели вы не знаете, кто такой Цезарь? Я — его друг, я знаю! Цезарь — единственный человек в Риме, которого вы не смеете даже пытаться уничтожить публично! Вы проводите вашу жизнь здесь, глядя на Рим сверху вниз, подобно тому как боги взирают на разгул чумы, а он всю жизнь проводит среди них, и его они считают своим! Едва ли в этом огромном городе найдется человек, кого он не знает. Возможно, лучше сказать, что все в этом огромном городе полагают, что Цезарь знает их. Улыбка, взмах рукой и радостное приветствие, куда бы он ни пошел, — и всем, а не только ценным выборщикам. Они любят его! Цезарь не демагог — ему и не надо быть демагогом! В Ливии людей связывают и оставляют муравьям на съедение. А вы, дураки, додумались расшевелить римский муравейник! Будьте уверены, убьют они не Цезаря!

— Я вызову гарнизон, — сказал Силан.

— Ерунда, Силан! Гарнизон уже там, с плотниками и каменщиками!

— Тогда что нам делать? Вернуть армию из Этрурии?

— Пожалуйста, если хочешь, чтобы следом за ней пожаловал Катилина!

— Что же нам делать?

— Идите по домам и заприте двери, почтенные отцы, — сказал Филипп, отворачиваясь. — Лично я именно так и поступлю.

Но прежде чем кто-то смог найти в себе силы последовать его совету, раздался страшный рев. Лица и кулаки, обращенные к лестнице Весталок, развернулись в другую сторону.

— Смотрите! — взвизгнул Мурена. — Цезарь!