Женщины Цезаря

— Вы заметили, каким озабоченным выглядит Цезарь? — спросил Бибул.

— Его кредиторы настойчиво требуют уплаты долга, — весело заметил Катон. — Я слышал от банкира в Порциевой базилике, что судебные исполнители каждый день стучат в дверь Общественного дома и что наш великий понтифик не может нигде показаться без их сопровождения. Мы все-таки прижали его!

— Но он все еще на свободе, — напомнил менее оптимистичный Гай Пизон.

— Да, но теперь у нас цензоры, которые симпатизируют Цезарю значительно меньше, чем его дядя Луций Котта, — напомнил Бибул. — Они знают, что происходит, но не могут действовать, не имея решения суда. А решения суда не будет, пока кредиторы Цезаря не пойдут к городскому претору с требованием погасить долг. Впрочем, ждать этого уже недолго.

Да, долго ждать не пришлось. Если провинции не распределят по преторам в течение последующих нескольких дней, в мартовские ноны карьера Цезаря рухнет. Своей матери он ничего не сказал. И всякий раз, когда Аврелия появлялась поблизости, у него делалось такое выражение лица, что она не осмеливалась заговорить с ним о чем-нибудь, кроме того, что касалось весталок, Юлии или хозяйства в Общественном доме. Но Цезарь худел на глазах! Скулы его заострились, как лезвие ножа. Кожа на шее стала дряблой, точно у старика. Каждый день мать Цезаря ходила в храм Bona Dea, чтобы налить в блюдца настоящего молока для змей, не уснувших на зиму, полола грядки с целебными травами, оставляла яйца на ступенях, ведущих к закрытой двери храма Bona Dea. «Только не мой сын! Пожалуйста, Благая богиня, только не мой сын! Я — твоя, возьми меня! Bona Dea, Bona Dea, будь милостива к моему сыну! Будь милостива к моему сыну!»

Жеребьевка по провинциям наконец состоялась.

Публию Клодию досталось быть квестором в Лилибее, в Западной Сицилии. Но он не мог уехать из Рима, пока суд над ним не состоится.

Сначала казалось, что удача все-таки не покинула Цезаря. По жребию ему выпала Дальняя Испания, а значит, у него будут проконсульские полномочия и отвечать он будет только перед консулами года.

Новому губернатору полагалось жалованье — определенная сумма, которую казна ежегодно выделяла по графе «расходы государства по поддержанию порядка в провинции». Из этих денег губернатор должен платить легионам и государственным служащим, ремонтировать дороги, мосты, акведуки, дренажные и сточные трубы, общественные здания и оборудование. Сумма для Дальней Испании составляла пять миллионов сестерциев. Она становилась личной собственностью Цезаря. Некоторые губернаторы инвестировали деньги в Риме еще до отъезда в провинцию, надеясь, что из провинции можно будет выжать достаточно, чтобы она сама себя финансировала. За время их губернаторства оборот капитала в Риме давал приличный доход.

На собрании Сената, где проходила жеребьевка, Пизон Фругий, имевший фасции на март, спросил Цезаря, даст ли тот показания в Палате относительно событий, имевших место в ночь первой мистерии Bona Dea.

— Я с удовольствием это сделал бы, старший консул, если бы мне было что сказать. Но мне сказать нечего, — твердо ответил Цезарь.

— Перестань, Гай Цезарь! — резко прервал его Мессала Нигер. — Тебя просят дать показания сейчас, потому что к тому времени, когда начнут судить Публия Клодия, ты уже будешь находиться в своей провинции. Если кто-нибудь из присутствующих здесь мужчин и знает, что происходило, так это ты.

— Уважаемый младший консул, ты сейчас произнес очень важное слово — «мужчина»! Меня не было на этом празднике. Показания — это торжественное заявление с принесением клятвы. Поэтому оно должно быть правдивым. А правда заключается в том, что я абсолютно ничего не знаю.

— Если ты ничего не знаешь, тогда почему ты развелся с женой?

На этот раз вся Палата ответила Мессале Нигеру:

— Жена Цезаря, как и вся семья Цезаря, должна быть вне подозрения!

На следующий день после жеребьевки тридцать ликторов курии собрались и провели leges Curiae, согласно которым каждый новый губернатор наделялся империем.

И в этот же день, в час обеда, небольшая группа людей важного вида появилась перед трибуналом городского претора Луция Кальпурния Пизона. Это произошло как раз в тот момент, когда он собирался идти обедать, и без того уже задержавшись. С теми важными людьми явились субъекты значительно менее презентабельного вида, которые окружили трибунал и вежливо, но решительно отодвинули любопытных подальше, дабы те ничего не могли услышать. После этого один из группы потребовал, чтобы те пять миллионов сестерциев, которые были выданы Гаю Юлию Цезарю на дела провинции, пошли в счет погашения части его долга.

Этот Кальпурний Пизон был совсем не похож на своего кузена Гая Пизона. Внук и сын людей, которые сколотили колоссальные состояния на вооружении римских легионов, Луций Пизон являлся также близким родственником Цезаря. Его мать и жена происходили из рода Рутилиев — бабка Цезаря по матери была Рутилия из той же семьи. До сих пор пути Луция Пизона и Цезаря пересекались нечасто, но в Палате они обычно голосовали вместе и очень нравились друг другу.