Женщины Цезаря

Его методом была беседа. Никаких громких слов, никаких небрежных ссылок на греческих драматургов и поэтов, ни одного намека на то, что эта компания, или это вино, или его окружение ему не нравятся. И пока он говорил, он усердно угощал аудиторию вином, делая вид, что и сам много пьет, но внимательно следил за тем, чтобы оставаться самым трезвым. Он умел притвориться очень пьяным. Он валился под стол, падал со стула, выбегал из комнаты, делая вид, что его рвет. Первый раз, когда он попытался заговорить со своей намеченной жертвой, все держались довольно отчужденно. Но он пришел во второй раз, потом в третий, потом и в четвертый… Он ходил до тех пор, пока даже самый осторожный из компании не вынужден был признать: да, Публий Клодий действительно замечательный человек, свой парень, который просто имел несчастье родиться аристократом. После того как доверие было завоевано, Клодий почувствовал, что может манипулировать всеми как хочет – при условии, что никогда не выдаст своих тайных мыслей и чувств. Перед ним были неотесанные, необразованные солдафоны, отчаянно жаждущие похвалы вышестоящих. Только и ждущие, чтобы ими кто-то занялся.

Марк Силий и Луций Корнифиций ничем не отличались от прочих завсегдатаев римских таверн, даже если они и оставили Италию в семнадцать лет. Суровые, грубые, безжалостные – да. Но Публию Клодию эти двое центурионов казались податливыми, как глина в руках скульптора. Он был уверен в успехе. Это совсем легко…

Силий и Корнифиций признались себе, что Клодий им нравится, что он их забавляет. И Клодий делал вид, что дорожит их мнением. Он стал спрашивать, что они думают о том, об этом, всегда выбирая вещи, им известные, позволяя им чувствовать себя знатоками. Он притворялся, что восхищается ими – их энергией, их выносливостью в солдатской службе, такой важной для Рима. Наконец он стал им ровней, другом, милым юношей, светом в темноте. Он был своим, рассуждали центурионы, и, как свой, он сможет обратить внимание сената и комиций на наше ужасное положение. О, он молод, почти мальчик! Но мальчики вырастают, и, когда ему будет лет тридцать, он войдет в священные врата сената, он поднимется по cursus honorum так же беспрепятственно, как скатывается вода по полированному мрамору. В конце концов, он – из Клавдиев, он представитель семьи, которая много поколений существования Республики давала Риму консулов. Он – один из них. Но и – один из нас.

И только во время пятого визита Клодий затронул тему трофеев и дележа Лукуллом добычи.

– Несчастный скряга! – не очень внятно произнес Клодий.

– Э-э? – спросил Силий, навострив уши.

– Да мой уважаемый зять Лукулл. Всучил такому войску, как вы, парни, жалкие гроши. Тридцать тысяч сестерциев каждому, когда в Тигранокерте было восемь тысяч талантов!

– Он нас обделил? – поразился Корнифиций. – Он всегда говорил, что предпочитает делить трофеи сразу после сражения, а не после своего триумфа, чтобы казначейство не могло нас обмануть!

– Он хочет, чтобы вы так думали, – сказал Клодий, проливая вино из чаши. – Вы знаете арифметику?

– Арифметику?

– Ну, складывать, вычитать, умножать и делить числа.

– А-а, немного, – сказал Силий, не желая показаться неграмотным.

– Одно из преимуществ наличия собственного преподавателя, когда ты маленький, – тебя учат решать задачи, решать, решать. И тебя больно секут, если не можешь решить задачу! – пьяно хихикал Клодий. – Я вот сел и сделал несколько расчетов, например умножил таланты на добрые старые римские сестерции, потом разделил их на пятнадцать тысяч. И могу сказать тебе, Марк Силий, что люди в твоих двух легионах должны были получить в десять раз больше каждый! Этот mentula – мой зятек – вышел на ту рыночную площадь с видом щедрого начальника, а сам сунул кулак в задницу каждого фимбрийца! – Клодий с силой хлопнул кулаком по ладони левой руки. – Слышите? Это еще что по сравнению с кулаком Лукулла в ваших задницах!

Они поверили ему. Не только потому, что хотели верить, но и потому, что он говорил это очень убедительно. А потом стал быстро сыпать цифрами – перечислял случаи казнокрадства Лукулла с тех пор, как он шесть лет назад перебрался на Восток, еще до того, как фимбрийцы перешли под его командование. Как человек, который так много знал, мог ошибиться? Силий и Корнифиций верили каждому слову.