Женщины у колодца

— Я, со своей стороны, совершенно неучён. То есть: мне надо было учиться другому, но этому я не учился, — сказал он.

— Но разве мы все недостаточно пригодны для своего земного существования? О, нет! В этом отношении люди не остались позади. Мы, в исторические времена, достигли даже очень многого. Но спасение для нас заключается не в приобретении ещё больших знаний, не во внешних успехах, а в размышлении, в углублении в самого себя.

— Не можем же мы все стать философами!

— Точно так же, как не можем мы все быть механиками! Но все выигрывают от этого. В последние столетия ничто не пользовалось таким уважением, как занятие наукой. Высший класс заразил этими взглядами низший класс, так что теперь каждый стал стремиться принять участие в научных занятиях. Какое громадное значение в мире приобрела механика чтения и письма! Стыдно не владеть ею, и благословен тот, кто вполне усвоил её себе. Однако, ни один из великих основателей религий не занимался этими искусствами, а в настоящее время они необходимы для каждого, старого и молодого. Никто не хочет склонить голову и углубиться в размышления. Пишут и читают только то, что нужно современному человеку. Низший класс говорит: «Читать и писать — более благородное занятие, чем работа руками... Мой сын не должен возделывать землю, которая питает всякий сброд. Он должен жить работой других...». Высший класс слышит это. И вот в один прекрасный день раздаётся клич массы, достаточно уже научившейся приёмам высшего класса: «Берите все блага мира, они ваши! К чёрту работу ради одного только существования! Высший класс ведь избавляет себя от неё!».

— Не думаете ли вы, что было бы лучше, если бы только немногие умели читать и писать? — спросил консул.

— Эта мысль не нова. Но было бы всего лучше, если бы можно было уничтожить великое преклонение перед всеми этими внешними знаниями, эту веру всех человеческих классов в механическое знание. Уверяют, что этот крик недовольных прекратится, если учёность станет больше и станет всеобщей, если ещё больше искусств будут изучаться и будут достигнуты ещё большие успехи в этом отношении. И головы становятся всё более пустыми и теряется способность к глубокому размышлению. Нет, на этом пути мы не двинемся дальше и даже непременно собьёмся с дороги! Я частенько заглядывал в учебники своих детей, когда они ещё были малы, и должен сознаться, что понял лишь часть того, чему их учили. Учите как можно больше, начиняйте их науками, крики всё-таки не умолкнут! Будущая жизнь? Но мы везде читаем, что будущая жизнь служит лишь утешением для благочестивых женщин, а нам она не нужна. О, как мало милосердия имеют люди к самим себе! У них есть в душе уголок сада с цветами, но состояние их души останется таким же, хотя условия их следующего земного существования могут быть совсем иные.

Консулу наскучили эти длинные философские рассуждения и взор его блуждал по комнате, останавливаясь на рисунках, висевших на стенах. Он не в состоянии был сразу усвоить себе теорию почтмейстера о множественных земных существованиях. Но если он и в последующей своей земной жизни будет находиться в таких же хороших условиях, будет принимать у себя большое общество, играть такую же роль, как теперь, побеждать своих соперников и шутить с молоденькими девушками, то ничего лучшего не желает! Однако, тут он вспомнил вдруг слова почтмейстера, что в своём следующем земном существовании можно уже оказаться в других условиях. Что если он, консул, вернётся в жизнь матросом или бродягой и будет ничем, тогда как теперь он занимает такое высокое положение? Нет, слишком неприятно это думать!

— Вы говорите, что мы не ищем? — сказал консул. — Но ведь многие думают, что уже нашли решение. Некоторые считают наиболее вероятным, что всё кончается для человека с его смертью, ничего не остаётся.

— За исключением его последнего крика, перед тем как погрузиться в мрак, ожидающий его, — поспешно отвечал почтмейстер. — Но к чему же мы существовали на земле? Неужели только ради одного бесцельного движения на ней? Зачем?

Испугавшись, что почтмейстер снова пустится в длиннейшие философские рассуждения, консул поспешил встать, чтобы покончить этот разговор. В самом деле, зачем он пришёл сюда?

— Да, да, — сказал он. — Всё это совершенно скрыто от нас. Если б мы могли знать что-нибудь определённое относительно будущей жизни, то уже теперь старались бы иметь её в виду, приспособиться к ней и поступать сообразно с этим. Я думаю, что это побуждало бы нас к улучшению в этой жизни, если б мы знали, что нас ожидает в последующем нашем существовании.