Женщины в политике. От Семирамиды до Дарьи Дугиной

Политический вес мадам Дюбарри в сравнении с мадам де Помпадур был невелик: она служила скорее поводом для критики в адрес королевского дома, нежели деятельным участником придворных интриг; скорее пассивным, нежели активным элементом элиты; скорее игрушкой, нежели игроком. Правда, трудно отрицать роль Жанны Дюбарри в отставке министра Шуазеля, протеже её предшественницы. Но последний был сам виновен в своём падении – слишком активно пытался отвадить короля от недостойной его пассии. Единственное, в чём отличилась последняя метресса Людовика, так это дела милосердия. Она регулярно ходатайствовала перед королём за приговорённых к высшей мере. Так, ей удалось сохранить жизнь престарелой чете графов де Лузен, оказавших неадекватное сопротивление пришедшим за долгами судебным приставам, а также спасти от виселицы молодую женщину, обвиняемую в убийстве мертворожденного ребёнка. Если де Помпадур играла в Версале негласную роль, которую мы сегодня бы назвали ролью лидера правящей политической партии, то Дюбарри по этой аналогии следует классифицировать как правозащитника той эпохи, неформального уполномоченного по правам человека.

Судьба, однако, оказалась не столь милосердна к последней фаворитке французского монарха. Она закончила жизнь на якобинской гильотине в 1793 году, – хотя её августейший покровитель уже почти двадцать лет как скончался, после чего сама мадам Дюбарри была удалена из высшего света. Презрение элит, окружавшее Жанну в дни её успеха, особенно усилилось после смерти Людовика XV, в годы отстранения. Но это не помешало мягкосердечной Дюбарри сочувствовать аристократам, подвергавшимся революционным репрессиям, и помогать их эмиграции. Содействие беглецам легло в основу сурового приговора якобинского трибунала. Бедняжка до конца не верила, что её могут обезглавить, и уже на эшафоте умоляла хоть чуть-чуть отсрочить страшный миг: «Мсье палач, ещё одну минутку!»

При том, что начальная часть биографии Жанны Бекю выглядела едва ли не самой непристойной среди всех метресс двора Бурбонов, сама она вызывает сочувствие: наивная заложница собственной привлекательности и, в определённой мере, жертва падкого до этой привлекательности мужского общества.

Острые углы любовных треугольников. Графиня Потоцкая и леди Гамильтон

Какую фамилию носили предки Софии Витт-Потоцкой – не поручится никто. Её жизненная история окутана мифами, которые она мастерски сочиняла, очаровывая слушателей, как гомеровская сирена. Точно известно, что София была фанариот-кой, то есть принадлежала к греческой общине Стамбула. А легенды о знатном происхождении и даже родстве с династией последних василевсов Византии – почти наверняка плоды её неудержимой фантазии.

Юная Дуду (так звали Софию в детстве) унаследовала ремесло куртизанки от матери, которая промышляла в дипломатическом квартале турецкой столицы. Соблазнительная внешность, помноженная на невероятное умение овладевать вниманием, способствовали раннему успеху девицы среди европейских дипломатов, томившихся вдали от семей в стране роскошных гаремов. В восемнадцать лет она получает приглашение из Варшавы – вернувшийся на родину польский посол заскучал по своей знакомице и даже выслал ей внушительную сумму на дорогу. Дуду взяла деньги, но до Варшавы не доехала – в крепости Каменец ей приглянулся сын коменданта, майор Витт, которому она представилась итальянкой-аристократкой Софией де Челиче. Спустя несколько дней после знакомства молодые обвенчались без благословения родителей – так гречанка Дуду обрела новое имя – София, новую фамилию – Витт, новое Отечество – Речь Посполитую – и новый титул графини. Впрочем, как и следовало ожидать, верность новоявленным фамилии и Отечеству она хранила недолго.

София Витт-Потоцкая

Де Витт, счастливый новобрачный, имеет неосторожность представить молодую супругу королю Станиславу Августу, после чего красавица София производит настоящий фурор при королевских домах Европы. Мало того, что от неё без ума весь польский двор: следом за Варшавой графиня де Витт покоряет Берлин и Вену; австрийский император рекомендует её своей сестре – королеве Франции Марии-Антуанетте, и в результате парижского турне в пани Витт влюбляются сразу два наследника французского престола! Когда София рожает первенца, в Каменец на крестины является Станислав Август собственной персоной, удивлённый дед младенца получает по этому случаю новый чин, а салонные кумушки шепчутся, что со времени знакомства роженицы с королём Польши минуло ровно девять месяцев. Впрочем, в политической карьере авантюрной гречанки главные роли сыграли отнюдь не представители правящих династий, а два мужчины рангом пониже. Правда, влияние этих двух могло поспорить с влиянием дюжины монархов времён «лоскутной Европы». Речь идёт о некоронованном властителе Новороссии Григории Потёмкине и таком же неформальном хозяине правобережной Украины Станиславе Потоцком.