Женщины в России, 1700–2000

Попытки государства взять на себя домашние обязанности были парализованы чудовищной материальной нуждой тех лет, а также непродуманной организацией. Чтобы прокормить городское население, правительство насильственно реквизировало у крестьян зерно и открывало общественные столовые и кухни. Большевистская власть создавала приюты и детские дома для беспризорных детей. Но вместо того чтобы служить ярким примером социалистического будущего, эти убогие и плохо финансируемые заведения производили угнетающее впечатление на тех, кому приходилось иметь с ними дело. Если это и есть обобществление домашнего труда, то кому оно нужно? Революция и Гражданская война ухудшили жизнь большинства женщин и детей — по крайней мере в краткосрочной перспективе. Гибель миллионов мужчин оставила жен без мужей, а детей без отцов и разрушила хрупкую семейную экономику[168].

Более того — волна перемен с самого начала столкнулась с сопротивлением гендерного порядка. Тяготы многолетних войн оставили свой отпечаток на психике людей. Хотя образы домашнего очага в пропаганде Первой мировой войны играли небольшую роль, война обострила ностальгию по дому, и эта ностальгия воплощалась в идеализированных картинах семьи и деревни, которые в глазах простых солдат стали образом родины. Однако и новое руководство также внесло свой вклад в восстановление гендерных различий. В годы Гражданской войны Красная армия сделалась горнилом гражданственности и структурным элементом нового государственного порядка. Однако решение властей отказаться от обязательной военной службы для женщин привело к тому, что армия стала представляться мужской вотчиной. Даже присяга новобранцев обрела мужской голос: «Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина рабочей и крестьянской армии» [Wood 1997: 53].

Кроме того, ожесточающе грубая обстановка Гражданской войны требовала традиционно мужских качеств. Суровость и жесткость необходима была не только тем, кто участвовал в боях, но и тем, кто занимал ответственные административные должности, поскольку претворять какие-то решения в жизнь нередко удавалось лишь под дулом пистолета. Многие женщины были готовы к этой суровости, однако еще больше было тех, кто проявлять необходимую жесткость не мог или не хотел. К тому же подобные попытки женщин, в отличие от мужских, вызывали двойственное отношение. Красноармейцы были недовольны присутствием в их среде женщин и оскорбляли их словесно и физически. Сама власть тоже подавала женщинам противоречивые сигналы, подчеркивая уникальность вклада, который могут внести только женщины, и одновременно пытаясь стереть гендерные различия. Гражданских женщин призывали приносить подарки раненым солдатам, шить для них белье, помогать тем, кто не мог сам читать и писать письма. Декрет о трудовой повинности от 30 октября 1920 года фактически обязывал всех горожанок в возрасте от 16 до 45 лет шить белье для Красной армии. Лозунги подкрепляли представление о том, что женщины должны заботиться о воинах, а мужчины — защищать женщин и детей: «Женщина-пролетарка! Боец Красной армии защищает тебя и твоих детей. Облегчай ему жизнь! Позаботься об уходе за ним!»[169]. Сами женщины часто принимали традиционное гендерное определение своей роли. Анна Анджиевская, член партии, ушедшая на фронт врачом, вызвалась организовать коммунистическую швейную мастерскую, где коммунистки и жены коммунистов шили для бойцов обмундирование и белье[170]. Крайне милитаризованная атмосфера, царившая во время Гражданской войны, не подрывала, а скорее укрепляла традиционные гендерные стереотипы.

Заключение

Беспорядки, начавшиеся в феврале 1917 года, завершились победой большевиков в Гражданской войне. По мере того как политическая борьба принимала все более институционализированные формы, женщины, занимавшие в феврале центральное место, отходили на задний план. Их места заняли мужчины. Тем не менее, хотя видимость женщин и уменьшилась, но лишь относительно их недавней выдающейся роли во время революции и Гражданской войны. Никогда еще столько российских женщин не чувствовало такой заинтересованности в политике. Столь же беспрецедентной была потребность политических лидеров в женской поддержке. Даже после того, как либеральных поборниц женских прав лишили слова, большевистские феминистки продолжали настаивать на женской эмансипации в рамках марксистского дискурса. Если традиционные гендерные стереотипы и всплыли вновь, то теперь они сосуществовали с другими идеями, воодушевлявшими женщин и побуждавшими их менять свою жизнь в соответствии с собственными желаниями.