Последний вопрос был особенно актуальным. "На переломе"-в канун крестьянской реформы и после нее - многие бедные родственницы, ютившиеся в помещичьих усадьбах в качестве домашних учительниц, экономок, приживалок, оказались не у дел. Девушки и женщины, порвавшие с родными, естественно, так же лишались материальной поддержки. Они ехали в Петербург, чтобы учиться, работать, чтобы найти применение своим силам, не жить трутнями, быть полезными обществу, утвердиться в своей независимости. Стесненные материальные возможности таких женщин становились естественным ограничителем всяких излишеств. Но строгая простота в быту, в одежде была вместе с тем и принципом
Н. П. Суслова вспоминала, как П. Л. Лавров напал на нее за шелковое платье, когда она, уже получив диплом врача, собиралась "делать визиты" и действительно была в шелковом платье, хотя и "самом дешевеньком"30.
В повести Д. Гранина "Эта странная жизнь" о замечательном ученом и человеке А. А. Любищеве есть интересные рассуждения по доводу принятого им "обычая одеваться более чем просто, игнорируя мнение окружающих". "По-моему,-рассуждал А. А. Любищев,- для ученого целесообразно держаться самого низкого уровня приличной одежды, потому что: 1) зачем конкурировать с теми, для кого хорошая одежда - предмет искреннего удовольствия; 2) в скромной одежде - большая свобода передвижения; 3) некоторое даже сознательное "юродство" неплохо: несколько ироническое отношение со стороны мещан - полезная психическая зарядка для выработки независимости от окружающих..."31
Любищев вел речь об ученых, но его последнее соображение о "независимости от окружающих" весьма соотносится с поведением нигилисток прошлого века. Хотя, без сомнения, бывал у них и эпатаж, нарочитые крайности, бравада (как, например, красная кумачовая косоворотка, видневшаяся из-под плисовой поддевки, или грязное ситцевое платье в чернильных пятнах). Но это уж никак не было правилом, скорее, исключением для женщин, по-настоящему стремившихся к новой жизни.
Независимость от окружающих обывателей вырабатывалась не только скромной одеждой, но и всем внешним обликом женщины новой формации, ее манерами и нормами поведения. Короткая стрижка взамен кос и шиньонов, требующих много времени и забот; отказ от "женских глупостей" в виде сережек, брошей и т. п., уподобляющих, по мнению нигилисток, женщин дикарям; пренебрежительное отношение к пустой светской болтовне и кокетству; посещение лекций, участие в мужских спорах и даже появление на улице интеллигентных женщин, никем не сопровождаемых,- все это вызывало насмешки, возмущение обывателей, а следовательно, вырабатывало силу воли, смелость у женщин, противостоящих толпе.
Однако характерное для женщин той эпохи стремление во всем сравняться с мужчинами, естественный протест против науки "нравиться", впитываемой с молоком матери, приводили зачастую к потере женственности, к искусственному мужеподобию. Не одна чудная коса была отрезана из принципа, изящные дамские шляпки заменялись мужскими (кстати, и потому, что были более дешевы).
Одной из "обязанностей, налагаемых верой", было просветительство. Нравственный долг каждого образованного человека - учить неграмотного. Этим занимались все-профессора, литераторы, журналисты, офицеры, ученицы школ и т. д., но главным образом - женщины. "Почти в каждую семью, захваченную духом времени, приходили учиться грамоте дети, подростки, даже взрослые из подвалов, углов, лавочек; с ними занимались члены семьи в свободное время, чаще женщины, как неслужащие, более свободные",-вспоминала Е. Н. Щепкина32. Е. Н. Водовозова. ученица К. Д. Ушинского, известный педагог и литератор, рассказывала в своих воспоминаниях, как тетка приставала к пятилетней племяннице: "Кем будешь, когда вырастешь?" "Буду учить бедных деток; они ничего не знают, а я им все расскажу",- отвечала малютка33.