Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер

2 октября 1850 г.: "Жена, по моему мнению, создана не для того, чтобы быть только красивой формой, а чтобы быть верной помощницей мужу во всех его действиях, готовой переносить с ним без ропота все дурное и несчастное этой жизни".

15 октября 1850 г.: "Ведь Вы исключительная женщина, Вы такая отличная, Людинька..."¹⁵

Как все это похоже на то, что говорил своей невесте в 1853 г. Н. Г. Чернышевский! И так же, как Чернышевский, Н. В. Шелгунов не представлял, какую серьезную проверку на прочность должны будут пережить его теории о товариществе, взаимной любви и уважение супругов, об идеальной семье...

В 1850 г. (за три года до замужества Ольги Сократовны) 18-летняя Людмила Михаэлис стала женой Шелгунова. Живая, общительная, веселая, она, как и О. С. Чернышевская, обладала талантом собирать вокруг себя друзей и поклонников. Однако в отличие от той светские развлечения, вечера, маскарады и т.п., составлявшие существенную часть ее молодой жизни, не помешали Л. П. Шелгуновой стать литературной труженицей. На склоне лет она с гордостью написала:

"На свой перевод я прожила и подняла на ноги детей и никогда не бывала в таком положении, что не обедала, чтобы не на что было бы купить провизии. Жизнь мою омрачал только страх остаться без работы".

Переезд Шелгуновых в Петербург в 1851 г. способствовал значительному обогащению их духовного мира и потребностей, расширению круга интересов. Решающую роль при этом сыграло знакомство с М. Л. Михайловым, коренным образом изменившее жизнь всех троих. В конце 50-х годов брак Шелгуновых фактически распался: Людмила Петровна стала гражданской женой Михайлова как бы предвосхищая ситуацию, описанную через несколько лет Чернышевским в "Что делать?", они стали жить втроем в общей квартире. При этом Шелгунов (согласно своим теориям) сохранял к жене любовь и нежность, а к Михайлову - чувство дружбы. Именно в эти годы он написал Людмиле Петровне: "Вы для меня все, все, вес, больше всех лесоводств, технологий, таксации и всех знатных и сильных мира сего (они все еще продолжали обращаться друг к другу на "вы", придавая некую возвышенность своим отношениям -Э. Л.)...Отчего это мне хороню только с Вами? нет, не с одними Вами, а с Михайловым и с Евгенией Егоровной..."

Людская молва, зафиксированная мемуарной литературой, не щадила Шелкунову. Главное обвинение - легкомыслие, переходящее границы Она же в пору своего наивысшею успеха завела альбом для стихотворных экспромтов и в своих воспоминаниях ("как старуха") передала их читателям "в доказательство того, что и бабушки когда-то были молоды и нравились":

Так роскошны ваши плечи,
В взорах много так огня,
Ваши ветреные речи
Раздражают так меня,
Что со всякою моралью
Кончив счеты, как нахал,
Охватил бы вас за талью
И насмерть зацеловал.
      Аполлон Майков

Воплощенное веселье,
Радость в образе живом,
Упоительное зелье,
Жизнь в отливе огневом....
     В Бенедиктов

И наконец, апогей - стихотворное послание страстно влюбленного Михаила Михайлова:

Мне грозит мой путь глухой
Злою встречей, битвой ...
Но душа полна тобой
Как святой молитвой

Наблюдательная и умная современница Е. Л. Штакеншнейдер, в доме которой часто бывали Шелгуновы и Михайлов, особенно недоброжелательна к Людмиле Петровне. "Вообще окружают Шелгунову почти поклонением, - записала она в дневнике 19 января 1856 г. - Она не хороша собой, довольно толста, носит короткие волосы, одевается без вкуса, руки только очень красивы у нее, и она умеет нравиться мужчинам; женщинам же не нравится. Я все ищу идеальную женщину и все всматриваюсь в Шелгунову, не она ли. До сих пор кажется, что нет"¹⁷.

Даже тогда, когда выявилась причастность Шелгуновой к прокламации "К молодому поколению" (1861 г.),- а Штакеншнейдер считала, что "первая мысль о прокламации принадлежит Шелгуновой",- даже тогда Елену Андреевну брало "раздумье, скорбела ли Шелгунова в самом деле о людских неправдах, любила ли истину или у ней только руки чесались и идеал жил посреди лореток?"¹⁸.

Однако факт остается фактом: Л. П. Шелгунова была не просто близка к революционерам, но и сама причастия к конспиративным делам.