Женщины в жизни Владимира Высоцкого. «Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол…»

Разумеется, когда в Одессу вырывалась Марина Влади, поведение приходилось корректировать: «…приехала Марина, — вспоминала Пырьева. — Подкатила на «Волге». Володя тотчас увидел ее, подлетел к ней, затем последовал долгий-долгий поцелуй, как иной раз бывает в фильмах. Одесситы, окружившие их, были в полнейшем восторге: «Ой, вы посмотрите сюда, это же Марина Влади!..»[573] Ревнующей женщине трудно было скрыть зависть и раздражение: «Поселилась наша романтическая пара не в гостинице, а на даче — или у Говорухина, или у Юнгвальд-Хилькевича..»[574]

Роман Высоцкого с Пырьевой, скорее всего, был скоротечен и угарен. Как писал Павел Леонидов, у него «был запой, и он был на квартире Лионеллы Пырьевой…» Лионелла сознавалась, что «однажды я его приютила в квартире, когда отовсюду его гнали, я в то время уезжала сниматься в Ленинград. Впоследствии в одной из его песен возникли такие красноречивые строки: «Молодая вдова пожалела меня и оставила жить у себя…»[575] Простим Лионелле Ивановне искажение слов поэта? Конечно. Тем более, что она сама была уверена: «Может, я слишком самонадеянна, но песня Высоцкого «А где был я вчера, не найти, хоть убей…»…явно навеяна нашими с Володей отношениями…»[576] Она действительно как-то «взяла к себе жить» Высоцкого. Было это в декабре 1968 года. Она в самом деле уезжала в Питер, правда, не на съемки, а на премьеру «Братьев Карамазовых». Накануне к ней в квартиру на Смоленской забрел Владимир Семенович с Гариком Кохановским. Узнав об отъезде хозяйки, стал настойчиво уговаривать оставить ему ключи. Пырьева стала отнекиваться, но, в конце концов, сдалась. Кохановский произвел на нее впечатление человека степенного и серьезного. По возвращении в Москву Пырьева обнаружила дома полный разгром и гору пустых бутылок.

Она рассказывала: «Ко мне он заявлялся пьяненьким, страшно бледным, но тихеньким. Частенько просил кардиомин. Когда ему совсем становилось худо, брел по стенке до диванчика и засыпал…»[577] Однажды она не выдержала: «Еще раз придешь в таком виде, отправлю в больницу!» Ее знакомый психиатр из «Склифа» предложил сообщить ему, когда Высоцкий снова придет в непотребном виде. Вскоре подходящий случай представился. Врач приехал и забрал пьяного в дым поэта с собой, а Лионелле наказал подыскать хорошую клинику. Она подключила к этому делу Павла Леонидова-Рабиновича с его огромными связями. Определившись с лечебницей, Леонидов с Пырьевой поехали в институт Склифосовского. Увидев бывшую возлюбленную, Высоцкий взвидся: «Ага! Это ты меня! Ты ж обещала, что упрячешь меня в дурдом!» Но запой удалось-таки прервать…

В 1976 году Лионелла Ивановна вышла замуж за Олега Стриженова, старинного приятеля Владимира Семеновича. Олег Александрович к прошлому жену не ревнует «нисколько, да и давно это было, еще до нашего близкого знакомства…»[578]

«Перепутаны все мои думы.
И запутаны паутиной.
Лезу я, словно нищие в сумы,
за полтиной и за рутиной»

(В. Высоцкий).

В своей скандально известной книге «Андрей Миронов и я» Татьяна Егорова вспоминает о премьере спектакля в Театре сатиры пьесы Александра Штейна «Последний парад» с песнями Высоцкого. «Во время спектакля мы все смотрели в зал на знаменитого барда. Запрещенный, дерзкий, смелый, гениальный, потрясающий своими экстравагантными поступками, он сидел в зале один, сиротливо, казался совсем мальчишкой и как-то странно слушал свои песни не в своем исполнении…» Потом был банкет в малом репетиционном зале за длинным столом — в честь премьеры и окончания сезона. Потом «стол постепенно становился растерзанным И пустым. Было поздно, остались самые крепкие. Высоцкий взял гитару и запел: «И когда наши кони устанут под нами скакать…» Вокруг него образовался круг артистов. Я взяла свой стул и села неподалеку. Он впился в меня глазами и вместе со стулом подвинулся к моему стулу. Ударил по струнам: «В желтой жаркой Африке…» Брякнул по струнам. Встал. Налил водки. Выпил. Налил бокал шампанского — протянул мне. Опять ударил по струнам и новая песня — глядя мне в глаза: «Когда вода всемирного потопа-а-а-а…» Мой цензор был во хмелю и крепко спал, и я без руля и без ветрил бросилась в «поток» под названием «Высоцкий». Он это чувствовал, у нас произошло сцепление… Какого рода сцепление было у Высоцкого, мне не дано знать, скорее всего это было вечное одиночество… В этом небольшом зале летали невидимые огненные стрелы, вспыхивали невидимые молнии — напряжение было такое, как во время грозы. Своим рычащим и хриплым голосом, впившись в мои зрачки, Высоцкий продолжал: «Только чувству, словно кораблю, долго оставаться на плаву…» Я сидела, улыбаясь, в малиновой юбке, в белой кофточке, как во сне, раскачиваясь на стуле, с остатками шампанского в прозрачном бокале…»[579]