Женщины вокруг Наполеона

Действительно, не только Наполеон, но и всякий другой мог бы гордиться таким приобретением, тем более что Наполеон не был даже другом властителя, дочь которого он получил в супруги. Правда, Австрия и Франция в данный момент находились в мире, но еще немного времени прошло с тех пор, как замолк гром сражений и рассеялся пороховой дым. Могильные холмы над воинами, павшими под Ваграмом, еще были свежи и не поросли травой. Австрия еще стонала под бременем податей, возложенных победителем. Она еще печалилась о потере владений и вообще страдала от последствий тех войн, которые она вела с Францией со времен революции. Воспоминание о последних победах французов болело как незажившая рана в сердцах всех австрийцев. «Бог и его ангел-истребитель Наполеон обрушились на нас!» – воскликнул Генц, и его слова были откликом чувств всего австрийского народа. Франция, которая уже десятки лет была роковой для Габсбургского дома, которая втащила на эшафот эрцгерцогиню Марию-Антуанетту, эта Франция в лице своего владыки требовала теперь новой жертвы политики.

Слух, что разведенный император Наполеон, после того как он обращал свои взоры на многие царствующие дома, остановил свой выбор на юной эрцгерцогине Марии-Луизе, дочери императора Франца I и императрицы Марии-Терезии, поразил всех австрийцев как гром среди безоблачного дня. Если бы земля потряслась в самых своих основах, это поразило бы их не больше. Никто не хотел верить в немыслимое, в чудовищное. Сочетать браком дочь императора с заклятым врагом, с авантюристом! Даже та, которая была центром этих слухов, Мария-Луиза была далека от мысли считать их серьезными и основательными. Она – и вдруг станет женой «Бонапарта», «корсиканца», «антихриста», пугала ее детства. И ей провести всю свою жизнь рядом с человеком, который причинил столько горя и страдания ее дорогому отцу, ее милой стране, перед которым они все должны были бежать, который был груб и жесток, про которого ей рассказывали, что он бьет по щекам своих министров и даже что он убивает своих генералов собственной рукой? Подобный союз никогда и ни за что не мог состояться. Одно упоминание имени Наполеона повергало Марию-Луизу в дрожь. И она была уверена, что ее любимый отец не потребует от нее такой чудовищной жертвы. В полной уверенности в невозможности чего-либо подобного писала она 10 января 1810 года из Будапешта своей единственной подруге Виктории де-Путе [40] :

«Я слышу, как Коцелюх [41] говорит о разводе Наполеона. Мне даже послышалось, что он назвал меня в качестве преемницы; но он весьма ошибается, потому что Наполеон слишком побоится получить отказ; кроме того, он слишком стремится причинить нам еще новые страдания для того, чтобы предъявить подобное требование, а папа слишком добр, чтобы принуждать меня в подобных важных обстоятельствах». В тот же самый день было отправлено письмо и матери молодой графини самой г-же де-Коллоредо, где Мария-Луиза писала ей: «Я предоставлю людям болтать, ни минуту не заботясь об этом. Я жалею только ту несчастную принцессу, на которую падет его выбор, потому что я, конечно, не буду жертвой политики».

Мария-Луиза была уверена, что Наполеон выберет дочь принца Максимилиана Саксонского или одну из принцесс Пармских. Себя самое она отнюдь не принимала в расчет. И однако именно она должна была стать жертвой, которую ее отец считал своей обязанностью принести политике, потому что он и его министр Меттерних видели в семейном союзе с могущественным императором единственную опору для сохранения государства. Привыкший издавна к тому, что принцесс австрийского дома не спрашивали о чувствах, если дело шло о замужестве, Франц и теперь очень мало заботился о положительных или отрицательных чувствах своей дочери. Уже в Будапеште он дал ей понять, что, возможно, Наполеон будет просить ее руки [42] , и при этом спросил ее, какое она примет решение в подобном случае. Мария-Луиза была добрая дочь: она любила своего отца больше всего на свете. В его лице она обожала не только своего родителя, но и властелина большого государства; он всегда представлялся ей в сияющем венце императорского величия и могущества. Его воля была для нее священна; это была для нее воля отца и одновременно воля императора. Она никогда не посмела бы оказать ему серьезного сопротивления, хотя, конечно, в первый момент перспектива стать женой ненавистного ей человека привела ее в ужас. С нее было достаточно, что ее отец желал этого брака, и все другие интересы должны были отступить на задний план. Поэтому на его вопрос в Будапеште она ответила, что она всему покорится, если он считает, что обязан принести своей политике подобную неслыханную жертву.