Поэтому Клер поневоле должна была ждать следующего дня, но в четыре часа она имела случай подать некий трогательный знак Канолю, проходившему мимо ее окон. Знак этот был исполнен такого сожаления и любви, что Каноль почти радовался, что ему приходится ждать.
Однако вечером, чтобы вернее сократить отсрочку и наконец решиться (хоть и не без колебаний) высказать принцессе свою тайну, Клер попросила на следующий день частной аудиенции у ее высочества. Разумеется, принцесса тотчас согласилась принять виконтессу.
В назначенный час Клер вошла в комнату принцессы, встретившей ее милостивой улыбкой; она была одна, как и просила Клер.
— Ну что, милая моя? — спросила принцесса. — Не случилось ли чего-нибудь особенно важного, если ты просишь у меня частной аудиенции, зная, что я и так весь день готова принимать моих близких друзей?
— Ваше высочество, — отвечала Клер, — в минуту вашего торжества, которого вы так достойны, я пришла просить вас… обратить немного вашего внимания и на меня… Мне тоже нужно немножко счастья.
— С величайшей радостью, добрая Клер, и, сколько бы судьба ни послала тебе счастья, оно никогда не сравнится с тем, что я тебе желаю. Говори поскорее, чего ты хочешь? Если счастье твое зависит от меня, то будь уверена: я не откажу тебе.
— Я вдова, свободна, даже слишком свободна, потому что эта свобода тяготит меня больше всякого рабства, — отвечала Клер. — Я желала бы променять одиночество на что-нибудь лучшее.
— То есть ты хочешь выйти замуж, не так ли, дочь моя? — спросила принцесса, засмеявшись.
— Кажется, да, — отвечала Клер, залившись краской.
— Хорошо, это наше дело.
Клер вздрогнула.
— Будь спокойна, мы побережем твою гордость, тебе надобно герцога и пэра, виконтесса. Я тебе найду его между нашими союзниками.
— Ваше высочество слишком заботитесь обо мне, — сказала виконтесса. — Я не думала вводить вас в хлопоты.
— Да, но я хочу позаботиться о тебе: я должна заплатить тебе счастьем за твою преданность. Однако ты подождешь до конца войны, не так ли?
— Подожду как можно меньше, — отвечала виконтесса, улыбаясь.
— Ты говоришь, как будто уже выбрала кого-нибудь, как будто у тебя уже есть жених и ты просишь его у меня.
— Да, именно так, как вы изволите говорить.
— Неужели! А кто же этот счастливый смертный? Говори, не бойся!
— Ах, ваше высочество, простите меня!.. Сама не знаю, почему я вся дрожу.
Принцесса улыбнулась, взяла Клер за руку и приблизила к себе.
— Дитя! — сказала она.
Потом, посмотрев на нее пристально, отчего Клер еще более смутилась, принцесса спросила:
— Я знаю его?
— Кажется, вы изволили видеть его несколько раз.
— Я думаю, излишне спрашивать, молод ли он?
— Ему двадцать восемь лет.
— Дворянин?
— Из самых старинных.
— Храбр?
— О, у него именно такая репутация.
— Богат?
— Я богата.
— Да, милая, и я этого не забыла. Ты владеешь одной из самых богатых сеньорий во всей округе, и мы с радостью вспоминаем, что во время теперешней войны луидоры господина де Канба и полновесные экю твоих крестьян не раз выводили нас из затруднительного положения.
— Ваше высочество делаете мне честь, напоминая мне о моей преданности.
— Хорошо. Мы произведем его в полковники нашей армии, если он еще только капитан, и в генералы, если он только полковник: ведь он верен нам, надеюсь!
— Он был при Лансе, ваше высочество, — отвечала Клер с хитростью, которой научилась за время своих дипломатических действий.
— Прекрасно! Теперь мне остается узнать только одно, — прибавила принцесса…
— Что именно, ваше высочество?
— Имя счастливца, кому принадлежит сердце храбрейшей из моих воительниц и скоро она сама будет принадлежать.
Клер, загнанная в последние свои ретраншементы, призвала на помощь всю свою храбрость, чтобы произнести имя барона де Каноля, как вдруг на дворе раздался топот лошади и послышался шум, всегда сопровождающий прибытие человека, приехавшего с важным известием. Принцесса услышала весь этот шум и подбежала к окну. Курьер, весь в поту и пыли, соскочил с лошади и стал рассказывать что-то четырем или пяти людям, окружившим его. По мере того как он говорил, на лицах слушателей появлялось уныние. Принцесса не могла удержать нетерпения, открыла окно и закричала:
— Впустите его сюда!
Курьер поднял голову, узнал принцессу и бросился бежать по лестнице. Через минуту он явился в комнату, в грязи, с растрепанными волосами, как был в дороге, и сказал, задыхаясь:
— Простите, ваше высочество, что я осмелился явиться к вам в таком виде. Но я привез такую весть, один звук которой способен сокрушить любые двери: Вер сдался!
Принцесса отступила на шаг, Клер с отчаянием опустила руки. Ленэ, вошедший за вестником, побледнел.
Пять или шесть других лиц, забыв в это мгновение об уважении к принцессе, тоже вошли в комнату и стояли, онемевшие от изумления.
— Господин Равайи, — сказал Ленэ курьеру, которым был известный уже нам капитан полка Навайля, — повторите ваши слова, я не могу поверить…
— Я повторяю, сударь: Вер капитулировал!
— Капитулировал! — повторила принцесса. — А что же вспомогательный отряд, который вы вели?