Женская война

Ленэ был так занят, что не отвечал. На этот раз обычная проницательность обманула его. Он надеялся, что весь гнев суда падет на одного Ковиньяка. Но Ковиньяк своими неизменными увертками не только не рассердил судей, а скорее позабавил их. Допрос его только уничтожил весь эффект (если такой эффект был), произведенный допросом Каноля. Благородство, откровенность, честность первого пленника померкли перед хитростью второго. Ковиньяк совершенно затмил Каноля.

Когда стали опрашивать судей, то они единогласно приговорили арестантов к смертной казни.

Принцесса велела подсчитать голоса, встала и торжественно произнесла приговор.

Потом каждый по очереди подписал протокол. Прежде всех подписал герцог Энгиенский, несчастный ребенок, не понимавший, что подписывает, не знавший, что первая его подпись будет стоить жизни человеку. За ним подписались принцесса, герцоги, придворные дамы, потом офицеры и, наконец, городские чиновники. Таким образом, все приняли участие в мщении. За это мщение следовало наказывать всех — дворянство и буржуазию, армию и парламент. А ведь всем известно, что когда надо наказывать всех, то не наказывают никого.

Когда все подписали и принцесса была уверена, что мщение совершится и удовлетворит ее гордость, она открыла то самое окно, которое открывалось уже дважды, и, снедаемая жаждой популярности, громко закричала:

— Господа бордосцы! Ришон будет отомщен, отомщен достойно, положитесь на нас!

Громкое «ура!», похожее на гром, отвечало на это заявление, и чернь рассыпалась по улицам, заранее радуясь зрелищу, которое обещала сама принцесса.

Но едва принцесса Конде вернулась в свою комнату вместе с Ленэ, который шел за нею печально и все еще надеясь заставить ее изменить решение, как вдруг дверь отворилась и виконтесса де Канб, бледная, в слезах, упала на колени.

— Ваше высочество, — вскричала она, — умоляю вас! Выслушайте! Ради Бога, не прогоняйте меня!

— Что с тобой, дитя мое? — спросила принцесса. — И почему ты плачешь?

— Потому что вынесен смертный приговор, и вы утвердили его; а, однако ж, вы, ваше высочество, не должны убить барона Каноля.

— Почему же нет, дорогая? Ведь они убили Ришона.

— Но потому, что господин де Каноль, этот самый Каноль, спас ваше высочество в Шантийи.

— Его благодарить не за что, ведь мы обманули его.

— О, как вы ошибаетесь, ваше высочество! Господин де Каноль ни одной минуты не сомневался в том, что вас там не было. С первого взгляда он узнал меня.

— Тебя, Клер?

— Да, ваше высочество. Мы ехали с господином де Канолем по одной дороге, он знал меня. Словом, Каноль был влюблен в меня… И в Шантийи он… Ваше высочество, не вам наказывать его, если даже он виноват… Он пренебрег своим долгом из любви ко мне…

— Значит, тот, кого ты любишь…

— Да, — прошептала виконтесса.

— …за кого ты просила позволения выйти замуж…

— Да…

— Стало быть, это…

— Это господин де Каноль! — воскликнула виконтесса. — Мне сдался он на острове Сен-Жорж и без меня взорвал бы и себя, и ваших солдат… Он мог бежать, но отдал мне свою шпагу, чтобы не разлучаться со мною. Вы понимаете, ваше высочество: если он умрет, я тоже должна умереть, потому что я буду причиной его смерти.

— Дорогое дитя, — отвечала принцесса с некоторым волнением, — подумай: ты просишь у меня невозможного. Ришон погиб, надобно отомстить за него! Приговор произнесен, надо исполнить его. Если б мой муж стал требовать того, о чем ты просишь, так я отказала бы и ему.

— Ах, несчастная, несчастная, — вскричала виконтесса, закрывая лицо руками и громко рыдая, — я погубила своего возлюбленного!

Тут Ленэ, который молчал до сих пор, подошел к принцессе и сказал:

— Ваше высочество, разве вам мало одной жертвы, и за голову Ришона разве вам нужно две головы?

— Ага, — сказала принцесса, — вы, суровый человек, вы просите меня о смерти одного и о спасении другого? Разве это справедливо, скажите-ка?

— Ваше высочество, всегда справедливо спасти хоть одного из двух человек, обреченных на смерть, если уж допускать, что человек имеет право на уничтожение Божьего создания. Кроме того, очень справедливо, если уж надо выбирать одного из двух, спасти честного человека, а не интригана. Это только иудеи отпустили на свободу Варавву и распяли Иисуса.

— Ах, господин Ленэ, господин Ленэ, — воскликнула Клер, — просите за меня, умоляю вас! Ведь вы мужчина, и вас, может быть, послушают… А вы, ваше высочество, — прибавила она, обращаясь к принцессе, — вспомните только, что я всю жизнь служила вашему дому.

— Да и я тоже, — сказал Ленэ. — Однако за тридцать лет верной службы я никогда ничего не просил у вашего высочества; но если в этом случае ваше высочество не сжалитесь, так я попрошу в награду тридцатилетней верной службы одной милости.

— Какой?

— Дать мне отставку, ваше высочество, чтобы я мог, упав к ногам короля, посвятить ему оставшиеся дни моей жизни — дни, которые я хотел посвятить чести вашего дома.